Но срать я тебя не заставляю, конечно, Тонь... На маму и впрямь срать нехорошо". А рука меж тем жопу-то её поглаживает. Выгибается навстречу руке, хорошо ей, аж глаза зажмурила. "Ве-нич-ка... Месяц мой ясный... /ик!/ Давай я ей на ноги поссу, ноги уж точно оближу..." "Что за торги, Тоня?" "Нет, послушай. Я ссу ей на ноги, так? Облизываю ноги, пятки, руки, шею... Но сиськи... /ик!/ можно не буду? А? Веничка, родной мой? Или так: ссу на сиськи, пизду, ноги, на всё, но не облизываю... А? - /ик!/ - Прошу тебя, Веничка!" "Нет, Тоня, не пойдёт" "Ну, Веничка! Подожди, подожди, не отворачивайся от меня... Поссы мне в рот, а? Лизать мамины сиськи - /ик!/ - выше сил моих". "Я устал, Тоня, спать уже пора". "Хорошо, хорошо, славный мой, хорошо. Дай только колбаску пососу". Соси. Заглатывает сразу, до горла. Расходится, распаляется, пизду свою уже теребит. "Духавиты-ый!" - и по очереди яйца в свой рот, да облизывая, да причмокивая, и потом - захват ртом сразу двух яиц... Ну, достаточно. Вздох разочарования. Идёт к матери. Переступает ногами с места на место, устраивается поудобнее. Наконец, приняв удобную позу, поднимает подол платья неверх. Думает с пару секунд. В конце концов, приняв для себя окончательное и бесповоротное решение, выгибает спину и приседает на корточки. Прямо над марфиными сиськами. Между ног открываются густые заросли... Ещё подумала несколько секунд. Глубоко вздохнула. "Как-нибудь да отмолюсь". Раздвинула половинки жопы, чтобы Карпову открылся лучший обзор. Пизда была видна во всей красе, раскрытая нараспашку. Трусы скатаны слегка повыше колен. В глазах - нерешительность и похоть. "Сокрушил меня, сокрушитель". Опять вздохнула. Пукнула. "Ну давай, Тонь, давай!" Не стала пускать тугую струю. Лишь маленькая, несмелая струйка побежала по её бёдрам. Но ссать, видимо, хотелось нестерпимо, и моча, с шипящим звуком, хлёстко вырвалась-таки наружу. Запахло сырой говядиной. Закрыла лицо руками. Стыдно, ох как стыдно. Ещё бы. Не каждый день на мамочку, тебя взрастившую, ссать приходится. Всё, обоссала мать с головы до ног. "Ээ-э, Тоня, милая моя, договаривались только на сиськи. Давай, облизывай теперь Марфу Николаевну. Да-да, и пизду, и сиськи, всё облизывай!" Заплакала. "Прости меня, мамочкаааа-ааа!.."Ну, хватит, хватит причитать! Облизывай! Ну!" Наклонилась к марфиной пизде. "Прости меняяяя-яяя! Простииии-иии!!! Мамочка, мамочка, простииии!!! Ай, сука я, сука! Беспутная! Блядь я подзаборнаяяяя!" "Облизывай!!!" Рукой за волосы, и лицом прямо в бабкину пизду. Облизывает и плачет. "Тварь я поганая! (лижет, лижет), срань залупоглазая! (лижет, ещё как лижет - и откуда только таких слов нахваталась?), сволочь я пробиздоблядская! (ай-яй-яй, Антонина Алексеевна!)" Однако... Ну да ладно, хватит впустую дрочить, сел своей жопой на бабкино лицо, пусть нюхает, авось быстрей оклемается, да и погрузил хуй в сладкий омут жопы Антонины. "А ты лижи, лижи, я всё вижу!" Вошла в раж: "Да ебись оно всё сраным проёбом! Я же лижу любя! Любя! Пизду моей мамочки!" "Правильно, Тоня! Правильно!" "Мамочка, я люблю тебя! Это же пизда моей родненькой мамочки! Почему ж не приласкать сокровище моё! Ааааааааа! Загоняй его, глубже, Веничка! Пиздёнка моя любимая! Вот как я тебя, нежно так, и здесь поцелую, и здесь! Глубже, Веничка! Глубже!.. Мамочка, дорогая моя мамочка!.. И ноженьки поцелую, и коленочки эти! Всё же моё, родное! Я всё поняла! Не грех это! Нееееет!" Ну, пошло дело! "Какой же грех-то, воистину, Тонюшка? Благодари, благодари мамочку, что на свет родила! Что кормила-поила! Ночей не спала! Ты же кровинушка её! Поцелуй, поцелуй мамочку свою! Крепче целуй!" Дыхание спёрло у Антонины. Набрала в рот побольше воздуху, опять застонала: "Мамочка! Целую твой яхонт, твою пиздёночку... Да я... да я... ради мамочки... ой, Веничкаааа, кончаю я! Кончаю!.. Ради мамочки не то что пизду до блеска вылижу, жизнь готова отдать... Кончаюююю!" Кончила, обмякла. Шумно дышит. Сглотнула слюну. Всё, опять готова к бою. Остановился на полминуты, и снова, и снова, в жопу! "Мамочка! Ведь знаешь, что одна только ты завсегда во всех ... оооо-оох!... во всех... моих помышлениях... Еби меня, Веничка!" Ох, как распалилась. На всё готова. Пьяная вдрызг. Отчего ж не воспользоваться. Можно заставить её говорить то, что ей в обычной жизни в голову бы не пришло. А ну-ка... Снизил темп, чтобы могла более или менее спокойно говорить. "А мне Марфа Николаевна сразу понравилась. Ножка в чулке, - аккуратная такая. Как увидел ляжечку да в чулочках-то, - обомлел, честно. А попочка? В беленьких трусиках! Так бы и съел... На этакую бабу всякий облизнётся..." И поднажал чуть, и животик погладил. "Продолжай, Веничка!" "Знаешь, что Марфа Николаевна на ушко-то тайком сказала? Счастлива, говорит, была бы, если Тонюшка мне попочку гладила, да чулочки надевала, да сисечку посасывала, как в детстве..." "П-правда?!" Её лицо залоснилось от пота. Голос глухой, не ожидала такого услышать. Уж больно сладкая и острая игра. "Правда, Тонь. Когда, говорит, дочки дома нет, трусы её целую, запах уж больно ароматный. Так и сказала... Ты уж того, Тонь, уважь мамку-то родную. Платьишко-то ей задери в другой раз, да погладь жопочку. Тебе-то ничего не стоит, а ей зато как приятно! Ну скажи, скажи, как хороша мамуля, в чулочках, в трусах!" "Ты правду ли говоришь, Веничка? Да? Мамочка моя, любовь моя! Да коли так!.. Я с ума сойду!.. Не может быть! Постой, не обманываешь меня, голубчик?" "Тоня, обижусь..." "Не сердись, не сердись, Веничка, душа моя..." Руку в пизду, хуй в жопу - и давай драть без устали! Быстрей, ещё быстрей... так, чуть помедленнее... и опять на максимальной скорости. Вот так, вот так, вот так! Напряжение в хуе выросло до максимума. Ноет, изнывает в мучительно-страстном блаженстве сердце. "Что ж ты со мной делаешь??! Ааааа!" "Любишь мамочкину пизду? Ну же!" "Люблюююю!" "Ещё раз!" "Люблю мамину пизду!!!" "Ещё раз!" "Люблю...ааа-ай!..еби! еби! желанный мой!.. мамину... пиз... пиз... дуууу!!!" "Говори! Говори!" "Пиписечка мояяя! Родная пиписечка!" "Говори, говори!" "Зацелую... мамочкину... пизду! пизду!... А-а-а-а-а!!!" "А мамочкину жопу?!" "Да! Да!" "Любишь мамочку?" "Дааа!" "Будешь целовать её жопу?" "Да!" Стонала, шептала, визжала, говорила нараспев глупые, страстные, грубые слова. Отдаваясь полностью, изливает кипучую любовь свою. "Погибаю! Сил больше нет!" Горячий, страстный трепет пробежал по телу. Рухнула, как подкошенная, пьяная, опустошённая, со звериным рыком. Лежит, шумно дышит, хрипя, широко раскрывая рот, словно рыба, попавшая на сушу, а пиздища всё сжимает и сжимает пульсирующий хуй...
        И опять за столом. И уже водка плещется в стаканах.
     - За твоё здоровье, Тоня.
     - За твоё здоровье, Веничка...
     Выпили. Ох, чувствуется, пьяна Антонина. Разве что на пол не падает. Контроль потеряла, без конца смеётся, пуская слюни, вон и груди на стол положила. Смахнула со стола тарелку. Вдребезги. Опять гогочет... Закурила. Уже увереннее, чем в первый-то раз. Почти не кашляет. Хотела зачем-то встать, потеряла равновесие, опрокинула стул, не удержалась на ногах, плюхнулась лицом в пепельницу с окурками.
     - Ох, нельзя же мне пить, Веничка... Вот этой весной так напилась, что залезла в лопухи, заснула там, да и...
     - Что?
     - Да и обосралась... Ха-ха-ха!..
     - Засранка.
     - Ха-ха-ха!
     - И блядь.
     - Блядь вонююючая! Ха-ха-ха!.. Уфф, что это у меня в голове звенит? Точно колокол... Жарко... Водицы бы испить. Или квасу... Блядь я вонючая... Блядь я вонючая... Ха-ха-ха!
     - Если ты женщина, - значит, ты грешна. Откуда - не помню... Часто ебёшься-то?
     - Неее... какой там часто... Веничка... что ты... Ой, блядь, пьяная, пьяная совсем...
     - А с бабами?
     - С бабами?! Ни-когда.
     - Врёшь ведь, Тонь.
     - Вру.
     - Ну давай, давай, расскажи...
     - Дай сигарету...
     - На... Рассказывай... Кто она?
     - Да ну её! Не буду рассказывать. Приблуда одна. Жаба.
     - А с мамкой?
     - Нет, Веничка... Сегодня первый разок... И в мыслях-то раньше не было... Ох, что-то тошнит... Напилась, как свинья...
     - Ну, иди, иди, мать-то приголубь... Слышь, Тоня?.. Она ведь хорошая у тебя, мамка-то твоя...
     Горит душа, идёт от неё чад, сладкий, точно опиум. Встала, и пошатываясь, к кровати пошла. Всхлипнула. "Мамочка!" В приливе телячьей нежности прижалась головой к марфиным грудям. Мнёт, мнёт её сиськи, пики-козыри! Та храпит, дрыхнет беспробудным сном. Тяжёл у неё хмель. "Это я, твоя маленькая девочка... Дитятко твоё... Молочко пришла попить... Дай же молочка, мама... Дай! Я кому говорю! Дай молока!" И наотмашь по лицу! "Сука! Ха-ха-ха! Сууу-ука! Трусы мои целуешь?! Жопу тебе погладь? А вот это видела?" Кукиш. Всё, пора спать её укладывать. Переполошит всю округу, посуду всю сдуру перебьёт. Скандала тут ещё не хватало! Ишь, как разошлась! "Забыла, тварь, как лупила меня ремнём-то? Как еблась при маленькой дочурке с Федькой, в жопу ему коромысло? Как мужиков моих уводила? Забыла?" В глазах такая злость и страсть, что голова пошла кругом. "А ты насри на неё, Тонь". Тут уж уговаривать не пришлось. Подняла платье, оттопырила жопу. "Постой, постой, не сри пока. Дай-ка устроюсь получше, а то не видно ни хера". Подошёл сзади, нагнулся. Видно всё, как на ладони.

сделано за 0.007 сек.