В прошлый раз рассказ о начале карьеры Сашеньки Коловоротова, хоть и молодого купчика, а имевшего понятие рассказали о его нежданном приключении. Не стал папенькины капиталы он трогать, да транжирить, как познакомился с блядченками из старухиного бардака и прикипел к ним всей душой.  Старуха оказалась бабой понятливой, притон мало кому указывала, так что Сашенька стал хозяином полновластным. По зиме Агриппина Перфильевна, так старуху звали, где-то застудилась, начала кашлять и к февралю свезли ее на погост. Хозяйкой шалмана стала егоза Юрка. Вот тут-то и начались главные Сашеньки приключения.
     Чтобы много не тратиться на метресок, Сашенька  сообразил приглашать в гости приятелей, таких же молодых и беспутных купчиков. Деньги те платили исправно, девкам хватало, потихоньку и у Саши проснулся интерес к делу. Старушечью лачугу продали за бесценок приезжему портному из Житомира, а девочек переселили в новый розовый дом с мезонином, стоявший как раз на углу Преображенской и Троицкой, напротив ресторации господина Лаврова.
     Чтобы не вызывать недовольства у околоточного, на заборе  дома появилась вывеска: «Швейная мастерская. Шитье. Белье и кружева. Вязание для дам». Для отвода глаз с утра девицы сидели с шитьем у окошка и гоняли чаи из ведерного самовара,  главная жизнь начиналась к вечеру, когда по одному или по двое к нарядному домику начинали подходить мужчины. За вечер их бывало не очень много, 5 - 6 человек. Но этого было вполне достаточно, чтобы девки ни в чем не знали нужды, так как гости были из купцов. Привлекало и то, что для ценителей, в доме всегда находилась пара-тройка целочек, да и остальные шлюшки уже поднаторели в играх с мужчинами. Раз в неделю в дом заходил доктор Мюглер, специалист по стыдным и женским болезням. Так что приятели Саши не боялись подцепить какую-нибудь заразу.
     К ночи в комнатах уже вовсю бурлило веселье. Номера для свиданий были наверху, туда то и дело поднимались парочки. Комнатенки  соединялись между собой дверьми, а если кому в голову приходило объединиться, то лучше всего для этого подходила Женькина горница.
     Анютка - хоть и потеряла невинность, но от блядченок не отходила. Ума разума набиралась. Больше всего сдружилась с Юркой и Женькой. Те ее и приспособили к минетному промыслу. Вторая целка - Варька - та пошла по пути Женькиному. Вначале по бабьи, спереди давать навострилась, а уж как во вкус вошла, так и задницу подставлять приохотилась.
     Для избранных гостей в маленьком закутке Сашенька организовал некий "синескоп", в начале чуланчик сей служил для некоторых гостей, которые перебрав хмельного засыпали пьяным сном, а домой их доставить не было возможности. Но через какое-то время, послушав рассказы доктора нашего о том, как он организовал наблюдение за своей воспитанницей Галчонком, купчик тоже решил не отставать. Жилка папашина, да и  купеческая сметка в молодце играла.
     Пораскинул умом, решил, что можно и на этом руки погреть. Всякие гости к нему захаживали. Однажды пристав самолично пожаловал, поболтали о том,  о сем. Пятидесяти рублевую ассигнацию, будто нарочно Сашей на столе оставленную, как бы между делом в пальцах покрутил, покрутил,  а в карман брючный и отправил. Спросил только не бывают ли у него какие-нибудь проходимцы  из варнаков, которые на Царя батюшку замахиваются. Здесь Саша честно ответил,  как на духу, мол, нет и не заходят, а ежели кто и объявится, то он тот час об этом сообщит. Эта беседа с приставом  подтолкнула Сашу устроить комнату для наблюдений.  Пригласил плотника, который за три рубля и пару мерзавчиков "Смирновского столового вина №29" организвал все в влучшем виде. Теперь это стала вполне уютная комнатенка с удобным мягким креслом, столиком, на котором всегда была выпивка и закуска. Ценитель такого развлечения мог, совершенно не опасаясь быть разоблаченным, наблюдать за тем, что делалось в соседних комнатах. Для этого был приглашен инженер-путеец Лавриненко, большой дока в оптике и камерах-обскурах. Он колдовал более двух недель, труд его был  также оценен в полной мере. Хитрая система зеркал, объективов и чего-то еще, в чем  Саша так до конца и не разобрался, позволяла в полной мере любоваться играми девок с клиентами.
     Вот и на этот раз в тайную комнатку степенно прошествовал местный околоточный Гавриил Степанович, мужчина дородный и семейный. Его тайным увлечением было заходить пару раз в неделю и наслаждаться, не опасаясь быть кем-то застигнутым. Он развалился в кресле, расстегнул тесный вице-мундир, налил в очередную рюмку "шустовской", залпом выпил и аппетитно захрустел  яблоком.  
     В комнате с розовыми занавесками его любимица - Дуська принимала клиента. Чтоб не тратить времени,  девка скоро раздевается и лезет в кровать. Ласки, объятия, поцелуи или слова любви не нужны,  у избранника ее, приказчика Степана Варваркина  член длинный и тонкий, постоянно торчит кверху, за столом  все время закидывал ногу на ногу, чтобы скрыть «торчуна», который пузырил брюки.
     Дуська сразу хватает его в руки, ловко лезет на него, сопит, елозит, чтобы головка способнее заправилась в  «нутро» и  быстро-быстро начинают дергаться. Анютка, на правах воспитанницы, сидит рядом,  на них посматривает, а  пальцем указательным, шельма эдакая,себе под юбкой чешет-наяривает, чтобы во вкус поскорей войти, если вдруг мужчинка захочет ее. Дуська  сама, шельма, призналась, что ей слаще любиться, когда  на нее смотрят. Анютка-то и рада, глаза большие по блюдцу, пальчиком себе внутри оглаживает,  проворно, да ловко, поэтому сладко ей делается быстрей, чем подруге с кавалером.  А они любятся, уже не обращая внимание на девчонку.
Дуська визжит, задницей дергает, глаза закатывает, руками  за сиськи хватает, сильно, что иногда  кожу обдирает.Она этой премудрости от Юрки научилась, уж больно клиентам нравилось, когда девка, будто от их силы мужской начинала верещать, да всякие курбеты выкидывать.  Они вдругорядь приходили и заказывали только ту девицу, которая под ними  верещала. Варваркин ее старый знакомец, натешился быстро, но так как заплачено за весь вечер, то уходить не торопится, лежит на спине, курит,  девки болтают между собой про  всякие глупости. Дуська неспешно подмывается над тазиком из белого фаянса, Анютка ей помогает, льет воды из кувшина, потом подает полотенце, чтобы вытереться и вытереть мужские причиндалы гостя.
     Из любопытства Степан спрашивает Анютку про первого жениха, который нарушил  целку,  девицы принимаются хохотать.
     - Вот ежели вы спросили, так и сами догадайтесь, да вы его знаете...
     - Так что, неужели и здесь Александр Порфирьевич успели? Вот действительно умелец, надо же. А кто бы мог подумать... Ну, ладно, ты хоть расскажи, как это у вас все было. Как сладились-то?
     Весело хихикая и перебивая друг-друга, Дуська с Анюткой рассказывают, как Саше досталось в первую ночь нарушать целку, не самому, а с помощью девок-товарок. Глаза мужчины разгораются от похоти,  рассказ раззадорил, он уже тянет к себе Анютку.  Дуська, на которую перестали обращать внимание, надувает  с обидой губы и спрашивает:
     - А вы сюда чего пришли, сударь? Сикуху  слушать, так она вам до утра будет баки втирать. Ей бы только поболтать, а до всего остального дела нет. Молода еще и понятия не имеет к настоящему ебливу-то. Вот ежели хотите, то можете сзади полюбить, а сикуха  пусть подумает, сможет она так али нет. Тем более что за нее и не уплочено вовсе. Накиньте десяточку, глядишь и заладится дело-то. А за бесплатно никто и не бзднет.
     Девица принимается хохотать своей, как ей кажется тонкой шутке, Анютка ей вторит.
     - Да что  я с вами разболталось. Вы ведь со мной еще толком-то и не побаловались, по вашему обнакновению.
     Дуська сама, без просьбы, встает на четвереньки, смазывает  мужчине маслом конопляным головку  и  выгибает навстречу половинки  задницы  пухлой, как бы приглашая проследовать внутрь. Это оказывается делом нелегким, несмотря на  дружные усилия,  ничего в начале не получается. Довольная неудачей Анютка весело смеется и принимается дразнить товарку:
     - Кто бы говорил, хвастать мастерица, а как до дела дойдет, чтобы в жопку принять, так сразу и в кусты.
     Обозленная Дуська  недовольно бормочет, но не успокаивается, ниже пригибает голову к постели,  любовник, сует палец  в зад и начинает  шевелить  внутри. Девка шире раздвигает бедра, выпячивает   ягодицы  и головка  наконец-то  проходит вглубь.  Дуська  сначала охает и причитает, что, мол,  больно, но это так, для виду, чтобы мужчинке понравиться больше и раззадорить его.  Потом член  проскакивает раз, другой, третий. Дело  заладилось и через пяток минут они уже  быстро  и дружно заканчивают.
     Проворная Анютка птичкой легкой упорхнула вниз и так, взахлеб, рассказывает об этом, потешая гостей.   После Дуська и Степан отдохнули, Анютка вернулась, принесла вина и закусок, выпили, закусили. Развалясь в на перине Степан лениво пускал к потолку кольца дыма папиросного.
     - А вот скажи-ка, Анютка, за три целковых в "очко" дала бы? Али нет?
     Приказчик знал, что девчонка падка на деньги и решил над ней подшутить. Молоденькая блядченка с ответом не задержалась.
     - А то. За трюльник любая в задницу даст. Нашли о чем спрашивать.
     - А Дуська вон говорит, что ты с заднего крыльца, так вовсе девица не пробитая. Может дашь? А я тебе, так и быть, троячок отвалю. От щедрот своих... Нынче дела в гору пошли, с деньгами буду вскорости, Вот тогда-то и разгуляемся!
     Анютка проворно встала на кровати "раком" и задрала на голову подол платьишка и нижние юбки, оголив тощий девчоночий задик. Дуська, тоже чувствуя наживу, тот час засуетилась, помогая юной товарке к встрече нежданного гостя, который обещался взойти, но не через парадное, а словно ночной тать, с «черного» хода. Приступили к подготовке нового действа.
     Дуська вновь взяла немного  масла, намазала  Анютке сзади, не удержалась и из озорства сунула палец прямо в «очко», девчонка  было визгнула, вывернулась. А  развратная наставница, зашлась в хохоте:
     - Это только палец, а что будет, когда «елдаком» влезут? Неужто также вопить будешь? Ты уж лучше сразу откажись и не давайся.
     Дружок сердечный, тем временем не принимал участия в проказах девичьих, а просто  намазал головку "Ильи Муромца" тем же маслицем, «корень» у него  налился, но не имел  такого могучего и крепкого вида, как у хозяина блядченок - Сашеньки Коловоротова.
     Анютка в начале  хотела лечь, товарки  блядские говорили, что  так  будет поспособней, да  пришлось-таки  стать задом и  опереться  на край кровати, представляя  как "он" вопрется  сзади.   На правах наставника  Степан сказал, чтобы та выгнула  насколько  могла  зад, Дуська подтолкнула худенькую девчоночью жопку  навстречу. Мужчина уверенно, по хозяйски, взял  ее  за  бедра, развел в стороны,  головка уперлась меж ягодиц в «очко».
     Делая вид, что желает помочь, а скорее из озорства, Дуська взяла в руки «Муромца», охнула и языком прищелкнула, мол,  давненько  не держала такого тугого, да   крепкого,  как  в  этот  раз. Мужчина недовольно заворчал, сделал движение, потом еще одно,  проталкивая головку, но та упрямо не шла. Тогда двумя руками еще шире  развел ягодицы девчонки  и «меч»  с трудом полез внутрь. Девчонке было  больно, она задергалась, принялась визжать, тихонько, голова была уткнута в подушку.  
     - Больно ? Ты не молчи. Это ведь дело такое, потерпишь, а потом сзади все нарушишь. Болеть будешь - сдавленным голосом спрашивал Степан, продолжая начатые движения - может  быть  не стоит дальше- то ? Так и быть, я тебе троячок вдругорядь отдам...
     - Нет - пропищала бывшая целка  Анютка, проходившая суровые семестры университета блядского - . Я  потерплю-ю-ююю... Ужо и не такое терпела, когда в первый раз-то рушили целку...
     Он вновь приставил «елдака», нажал на тугое  отверстие. Низко опустив голову, девица сделала встречное движение, раскрывая проход и  помогая  войти  внутрь. Степан на секунду приостановился, как бы передохнув перед делом, затем  погрузил таки орган до конца.
     Девка честно призналась потом, ничего, кроме боли, по первоначалу, не испытала, но жадность была сильнее, так что она приняла «его» на  всю глубину.
     - Ну,  а теперь как? - спросил друг сердечный, еще раз толкнул низом живота,  боль  потихоньку стала исчезать, а  плавные  движения доставляли Анютке больше и больше удовольствия. Степан несколько раз  вынимал "корень",   но потом с не меньшим жаром запускал обратно. Одновременно  левой рукой  он натирал  "кучерявку", да и "секиль" без внимания не оставлял. Упругие,  по детски щупленькие ягодицы возбуждали его, сопя от удовольствия,  жадно вдыхал аромат тела, дешевых духов и помады, которых девка не жалела, намазывая на лицо, чтобы казаться чуть-чуть постарше. Анютка уже вовсю вертела бедрами худыми, ягодицами терлась о лобок мужчины, приказчик, ухватив ее  за незрелые еще груди, чувствовал, как отвердели соски под пальцами. На правах старшей товарки Дуська руководила:
     - Давайте же, миленькие, кончайте, кончайте вместе! Не томите, эвон трочун какой, никак малофейку-то не сольет! А ты живот-то надувай, надувай, не бойся не обсерешься,  – но почему-то действо не кончалось так как она хотела. С приказчиком действительно случилось то состояние, которое девки называли "сухостой". Такого не пожелаешь и врагу.  Анютка, повинуясь указаниям Дуськиным принялась было вертеть ягодицами, даже не вертеть, а  неистово вращать ими,  плотно удерживая  внутри одервеневшую часть тела мужчины, ускорила движения, опять начала стенать и кричать. По телу пробежала судорога, перестав дергаться, рапласталась на кровати, все так же принимая в себя "меч-кладенец" Степана, который никак  не  хотел успокоиться и выходить наружу из горячей  теснины Анюткиного зада.
     Грудки ее были невелики,  твердые соски  набухли земляничкой, на коже спины ее  выступила испарина, она  издала долгий прерывистый вздох, будто после тяжелой работы. Ее глаза были закрыты, лицо, перемазанное румянами и помадой кривились от боли - принимать толчки жопкой было больно. Она стонала,  еще  раз прижалась к Степану тоненьким  своим детским тельцем. Потянулась было, чтобы повернуться, но кавалер продолжал  безжалостно сношать, быстрее и быстрее двигая членом. Анютка еще разок  напряглась и вдруг со стонами и вскриками прнялась упрашивать:
     - Сильней, сильнее, миленький! Еще, еще, разоче-е-е-к! - и опять затряслась, дрожью мелкою, заметалась под телом мужским. Стиснула ноги, извернулась, просунув назад руку правую, сама не понимая для чего это делает, принялась мошонку и яйца Степановы пожимать, так что приказчик все таки  выплеснул ей в жопку  горячую влагу из глубин тела. Отвалился в сторону, тяжело дышал, кряхтел.  Протянув руку взял стакан с вином и до конца, не отрываясь, с удовольствием  выпил. Анютка стала на колени и прижала к губам руку его.
     - Вот уж спасибо, миленький Степан Никифорович. Никогда бы не удумала, что со мной такие чудеса случиться могут. Девки болтали, что сладость это с мужчинками любиться, да только я им не верила. Думала они нарошно говорят, чтоб потом надо мной посмеяться, будто я глупая или убогая какая... .
     Она  протянула руку и погладила устало повисшего "борца", тронула пальцами, стала  гладить его, тискать нежно, пожимать дружески, бормоча какой-то только ей понятный вздор.
     - Погоди, батюшка. Я тебе сейчас в ответ сладко-сладко сделаю. Вдругорядь опять ко мне придешь, к другим девкам или к Юрке противной заходить не будешь. Она нежно поцеловала натертую, покрытую слизью головку "елдака", потом еще и еще. Сначала приказчик хотел  было ее оттолкнуть, так  как чувствовал  себя пресыщенным и усталым ,  как вдруг действительно ощутил некоторое волнение в теле, кровь быстрее и веселее заструилась в головке, она начала надуваться.
     - Экая  ловкая, черт, а  не девка - мелькнуло в голове,  а  Анютка уже осмелев и вовсю освоившись, лизала по стволу  "солоба"  горячим  языком, щекотала, облизывала, забирала  в рот словно  ярмарочный леденец на палочке, сосала, сосала без передышки. Так что густая  струйка семени брызнула ей меж губ весьма скоро, чему Степан вовсе даже не противился. Ловкая Анютка даже не отшатнулась, наоборот,  крепче всосала "елдака" в рот, чтобы до конца испить последнее, высосать жадной пиявкой  всего мужчину до капельки.
     Наблюдавший за этой сценой из потайной комнаты Гавриил Степанович, побагровев лицом, расстегнул тугой воротник мундира, но от картины живой  не отрывался. Протянул руку, нашарил рюмку с коньяком, залпом выпил и крякнув, поставил на стол.
     - Вот ведь чего шельмы вытворяют! Ничего нет святого!- закрутил он головой, пора было возвращаться к благоверной женушке  Пелагее Фоминичне, с которой состоял в браке и прижили троих очаровательный детишек. Подергал шнур звонка, чтобы вызвать кридорного. А он уж тут как тут. Федька-шельмец, проворный, глаза вороватые так и бегают, рожа блудливая, через руку салфетка перекинута:
     - Чего-с изволите?
     - А что это ты за моду взял, скотина, спрашивать. Будто сам не знаешь. Пришли ко мне эту, как ее. Фу, ты, черт, совсем из головы вылетело...
     - Мадемуазель Полину желаете? Которая по хранцузскому могет? С проглотом?
     - А коли знаешь, так зачем спрашиваешь?  В морду захотел? А, храпоидол?
     - Никак нет-с! Сей секунд доставим, в наилучшем виде! Не извольте беспокоиться!
     И через несколько минут в дверь  комнатки тихонько постучали. В освещенном дверном проеме стояла небольшого роста девица, в тесном гимназическом платьице, коричневого цвета, которое ни чуточки не скрывало и не стесняло выпирающие груди. Узкий черный лаковый  поясок туго стягивал  талию, плтье  сбоку немного распахивалось, будто случайно,  чтобы желающие могли увидеть черные сетчатые чулочки,  обтягивающие толстые икры. Девица медленно подошла к околоточному,  покачивая тугими бедрами обтянутыми платьем,  присела  в книксене, жеманно опустив глаза, будто в стеснении, теребила край черного форменного фартука.
     - Как маленькая мамзелька себя чувствует? -  пальцы  околоточного будто пара толстых сосисок коснулись ее щеки.
     - Голова, немножко болит и внизу, ну, вы знаете, где пися... -также глядя в пол еле слышно заборомотала девица.
     - Моя сладкая,  эта  болезнь поправима, сей секунд коньячку выпьешь и все как рукой снимет - мужчина  улыбается, плотоядно глядя  на ее бедра и налитые грудки. Он чувстввует обжигающую  тягу молодого женского тела,  вполне доступного для него. Сердце  колотится, в предвкушении утехи плотской, а увиденное в соседней  комнате никак успокоения не прибавляет.  Руки гладят, ласкают  ей плечи, податливую, словно у котенка, спину.
     - Может у тебя там  и не болит вовсе?
     - Где? - притворяясь непонимающей отвечает девица, включаясь в игру давно ей известную.
     - А  вот здесь, - внезапно Гавриил Степанович  бесцеремонно , но настойчиво лапает  ее за лобок, - я-то  знаю, что когда ты смотришь на мужчинок, у тебя  тут начинает гореть и будто огнем жечь…Вот  здесь, иль не прав я?
     Бесстыдные мужские пальцы задирают подол платья,  приспускают панталончики и сразу находят то, что искали, сжимая гладенько выбритый пухлый лобок, который девка ежедневно выбривала, чтобы казаьтся совсем невинной.
     - Вот здесь? Верно? Отвечай, негодная! А то прикажу выпороть или запереть на хлеб и воду в карцер. Вместо того, чтобы учиться и радовать послушанием, да  прилежанием родителей,  учителей своих, ты здесь изображаешь больную. Не на того, милочка, напала!  
     И Гавриил Степанович  принимается бранить ее нехорошими словами,  которые сам не решается произносить,  когда рядом  супруга или детки. Эти  грязные матерные  слова, постыдные, за которых взрослые детей обязательно должны наказывать.
     - Вот сюда пальцы положи! Да не жмись, не жмись! Чуешь, чем я  тебя накажу? - околоточный берет ее ладошку и кладет  на брюки, там где в паху уже выросла здоровая "шишка", -  ты грязная, испорченная блядченка, таким не место в гимназии! - продолжает он, хотя бесстыдная рука девицы  как бы в ответ проворно мнет  вздрагивающий член. Все это она делает молча, боясь произнести даже словечко, строго выполняя указания мадам Жоржетты, которую Сашенька специально держал в доме, чтобы девицы от нее ума-разума набирались.

сделано за 0.0056 сек.