Глава 9.

      Тетрадь Лены

      Кто я теперь? Как так получилось? Несколько дней я не находила себе места. Конечно, можно оправдываться, что солдатики подпоили меня, но я ведь и не сопротивлялась, если по честному. Еще не остыв от ласк Романа, отдалась малознакомому солдату. Что мне теперь его адрес, его фото? Главное, пожалуй, не залететь. А то и последний вечер с Романом, и Толик - все это уже на грани моих сроков. Не залететь бы. Иначе мне не жить.
     Учиться стало совсем неинтересно. Все надоело. Замуж хочу. Шутка. В школе все по-прежнему. Изменений почти нет. В классе одна новенькая. Все глазками стреляет. Положила глаз на нашего Димочку. Даже странно. Есть кадры более интересные. Еще у нас новый физик и немка. Физик совсем молоденький, лет девятнадцать, не больше. Он еще в институте учится. Заочно. А немка вообще только в прошлом году школу кончила. Красивая сучка. Пацаны слюной исходят, когда она ходит по классу.
     Я села за первую парту. С Лидкой. Она в печали. Мишка ее бросил. Почти ни с кем не разговаривает. Совсем изменился человек. Да, любовь зла.
     Вышел как-то наш новый физик к доске, стал распинаться про какой-то закон, пишет на доске, места на ней все меньше, и он начал нагибаться. Присел даже слегка, стучит мелом по доске, как дятел, мы тоже пишем в тетради, чтоб поспеть за ним. И вдруг я поднимаю голову и вижу, что он смотрит прямо под мою парту, то есть на мои ноги. Я инстинктивно, хлоп, и сжала коленки, а сама вспоминаю, что я на себя сегодня утром напялила под низ. Вспомнила, вроде все путем, показать не стыдно, пусть смотрит, если есть интерес, дело молодое. А он все стучит мелом, я бросила на него взгляд, вижу, что он продолжает косить глазом под нашу парту. А на тебе, подумала я и слегка раздвинула ноги. Покраснел наш физик, как рак. Понял, что я его усекла.
     Вот такая я стала нахалка.
     К моему удивлению физик стал аккуратно так клеиться ко мне.
     Лестно, конечно.
     А что? Вот выйду за него замуж через год и будет все классно. Парень он интересный. Девки лопнут от зависти. Но за два года сколько воды утечет, охмурит его какая-нибудь. А жаль.
     Физика в классе не взлюбили. Ему, наверное, нужно было быть помягче с Игорем и Мишкой, а он попер на них буром, не уловив, что они в классе лидеры. Это потом он стал искать контакта с ними, но, увы, было поздно. Теперь ему очень трудно с нами.
     Пришло письмо от Ирки. У Полины с Сашкой через неделю свадьба. Приглашают. Видимо, мать поедет. Мне бы хотелось, но меня не берут. Представляю нашу с Романом встречу.
     А вчера пришло письмо от Анатолия. Причем, из почтового ящика его извлекла мамуля. То-то был допрос с пристрастием. Кто это такой? Где вы познакомились? Сколько ему лет? Причем вопросы задавались по одному, с интервалом в полчаса. Было видно, что она очень обеспокоилась. Вот что значит - материнское сердце, подумала я. Все чует.
     Анатолий писал осторожно. Ни намека на наши отношения. Он, видимо, опасался, что письмо попадет ко мне через вторые руки. Писал о службе, что помнит обе наши короткие встречи в поезде, "особенно, вторую" написал он. Расспрашивал о моих успехах в школе, что я читаю, что делаю в свободное время. Простое "до свидания" в конце. Никаких тебе "целую и обнимаю". Хорошо написал. Так, что после прочтения, я, чтобы успокоить мамулю, сказала ей:
     - На, почитай, если тебе интересно.
     - Да нет, не надо, это же твои письма, - мать, видимо, почувствовала, что в своем любопытстве перегнула палку.
     Ответ я написала на следующий день. Тоже стандартный. Как под копирку.
     "Как тебе служится, с кем тебе дружится?"

     Тетрадь Миши

     Первого сентября я занял место прямо позади Наташи. Теперь ее спина все время перед моими глазами. Рассматриваю ее шею, коричневое, форменное платье, оборки фартука. Вообще-то Наташка одевается лучше других девчонок, ее предки люди состоятельные. Отец начальник милиции, мать на хорошей работе, так что деньги у них есть. И на доченьку они средств не жалеют. Смотрят на нее, как на икону. Хотя держат в строгости. А же смотрю на нее совсем иначе. У меня своя мечта, свое желание. Вот только презервативов купить не получается.
     Смотрю на Наташу, на легкий пушок на ее шее, на ее блестящие, темные волосы. Чаще всего она заплетает их в косы. Изредка приходит распущенной. Так ей больше идет. Совсем, как взрослая. Я стараюсь вести себя так, чтоб не выдать наших отношений. Не то, что с Лидкой. Мы с Наташей перебрасываемся записками, но это у нас общепринятое. Не может служить поводом для пересудов.
     Все прекрасно.
     Я смотрю на Наташу. Сквозь платье прорисовывается контур ее лифчика. Вот его застежка. Что-то давненько я ее не расстегивал. От этой мысли у меня возникает известная проблема. Привязывать его к ноге, что ли? Отсохнет еще.
     У нас новая немка. Всего на год старше меня. Какая фифочка! Закачаешься. У меня от нее торчок две недели не проходил. Даже к Наташке поостыл. Стал с ней немного грубее, что ли. Прямо сам это чувствую. Тут как-то случилось быть с ней наедине в библиотеке. Помял на славу. Завучка помешала. А то бы - уже.
     В детсад она теперь ни в какую. Пару раз пытался затащить, упирается, чуть не плачет. Так и жмемся в подъезде ее дома. Как-то ее отец нас застукал. Она едва трусики успела подтянуть. То, что она мне даст, сомнений уже нет, вопрос в другом.
     Где?
     Это, как говорил наш прежний физик, мой вопрос.
     Хорошо бы ко мне домой, но мать взяла отпуск и все время сидит дома.
     К Наташе домой? Там вечно ее мамуля. Господи, вот проблема!
     Спасение пришло нежданно-негаданно. Мать объявила, что профсоюз дал ей путевку в Сочи, и что послезавтра она уезжает, и мы с отцом остаемся на хозяйстве. Бархатный сезон, знаете ли.
     Отлично. Да здравствуют советские профсоюзы - самые гуманные в мире.
     Да здравствует бархатный сезон!
     И мамочка уехала. На следующий день я летел в школу, как на крыльях.
     На первом же уроке я передал Наташе записку. "Приходи вечером, погуляем." "Хорошо, во сколько?" "В восемь". На том и договорились. Этого вечера я ждал с особым нетерпением. Что ей сказать? Сказать прямо или придумать дуньку?
     А вот возьму и скажу прямо. Будь, что будет.
     Мы пришли на наше место одновременно. Обычно я приходил раньше. Она всегда позволяла себе чуть-чуть опаздывать. Изящно так, на пару минут. Мы пошли по нашему привычному маршруту. Парк, аллея, лавочка, аллея, парк, ее подъезд.
     Раньше вместо лавочки был детсад, но после того случая он отпал.
     И вот мы на нашей лавочке. Привет, старушка!
     - Наташа, а так люблю тебя, я не могу без тебя, - шептал я, целуя ее лицо.
     - А сам на других поглядываешь, - ответила она печально.
     - На кого?
     - На немку. На Катю.
     - Что ты такое говоришь? Мне никто не нужен, кроме тебя.
     - Так сладко врешь, что верить хочется.
     - Наташа, неужели ты мне не доверяешь?
     - Доверяю.
     - Наташа, - я держу паузу.
     - Что?
     - Наташа, ты знаешь, в чем наша проблема?
     - В чем?
     - В том, что мы не доходим до конца в наших отношениях.
     - До какого конца?
     До моего конца, хотелось пошутить мне, но я сказал другое.
     - Мы изводим друг друга ласками, а самого-самого ты мне не позволяешь.
     Она промолчала. И я решился.
     - Наташа, давай ты станешь моей. Тогда у нас будет все по-другому.
     - Как по-другому? - она сидела, отвернувшись и опустив голову.
     - Ну, мы будем лучше знать друг друга.
     - Я и так хорошо тебя знаю.
     - Ничего ты не знаешь. Я для тебя все сделаю. Наташ. Приходи ко мне.
     - Куда?
     - Ко мне домой. Хочешь, давай завтра утром, часов в девять.
     - А как же твои?
     - Мать уехала в санаторий. А отец на работе.
     - Но завтра же воскресенье.
     - У него рабочий день.
     - Ты уже все предусмотрел, - она посмотрела мне в лицо.
     - Да ничего я не предусматривал. Просто так получилось. Так ты придешь?
     - Не знаю, - ответила она тихо и снова опустила голову.
     Я чуть не подпрыгнул. "Не знаю" - это не "нет"! И я надавил на другой рычаг. Я обнял ее. Посадил к себе на колени. Дальше было все традиционно. Я гладил ее всюду, до изнеможения целовал в губы, расстегнул кофточку, сдвинул вверх чашечки лифчика, гладил грудь, осторожно брал в рот ее сосок, моя правая рука на весь вечер прописалась под ее юбкой, теперь вечера стали холоднее, и она уже была в чулках. Я отстегивал застежки, иначе просто было невозможно просунуть пальцы внутрь ее трусиков, к ее разгоряченному телу.
     Все это мы с ней уже много раз делали в течение этого сумасшедшего лета. И я, и она, мы хорошо знали, чем это кончится, но каждый раз все происходило словно впервые, и все ее попытки сжать своими бедрами мои пальцы, не дать им свободы, все это заканчивалось моей победой, нашей с ней победой, я добивался своего, мы с ней добивались своего, и она стонала и вскрикивала, кусала меня, ритмично дергаясь всем телом и вдруг падала на мое плечо, отяжелевшая и влажная, ее, как при лихорадке, била мелкая дрожь, она всхлипывала, как ребенок после долгих рыданий, она тыкалась лбом в мою шею и никак не могла отдышаться. Наконец, она приходит в себя, оживает, ее рука ложится на мои брюки, она легонько трогает меня сквозь одежду, поднимает глаза и тихо спрашивает:
     - А ты?
     - Не надо, - отвечаю я. Никто не знает, каких усилий стоит мне такой ответ.
     Но сейчас я пошел козырным тузом.
     Она вопросительно смотрит на меня. Секунду я молчу, потом говорю:
     - Я хочу по-настоящему.
     Она слегка отодвигается. Медленно встает. Подтягивает трусики. Снова садится. Все это молча. Поднимает юбку, начинает пристегивать чулки. Левый, правый. Расправляет юбку. Поправляет лифчик. Застегивает кофточку. Все это молча.
     И вдруг она всхлипывает и начинает плакать. Она плачет громко, в голос, она причитает, словно, старушка, она падает мне на грудь, я не знаю, что с ней делать, никогда я не видел ее такой, я глажу ее плечи, спину, голову, это совсем не те ласки, что три минуты назад, а она все плачет и плачет.
     - Я боюсь, неужели ты не понимаешь, у меня еще никого не было, вдруг я забеременею, отец убьет меня, а ты меня бросишь, как бросил Лидку, кто я тогда, ты хочешь, чтоб я пошла по рукам, если бы ты меня любил, ты этого бы не требовал, ты бы жалел меня, берег, зная, что я еще ни с кем...
     Она продолжает обвинять меня, а сама все плачет и плачет, а я молчу и молчу.
     - Что ты молчишь? - спрашивает она вдруг, продолжая всхлипывать.
     - А что говорить? Не хочешь - как хочешь. Я думал, что после этого мы станем ближе. А чтоб не забеременеть, есть масса способов. Ты хочешь сохранить себя до свадьбы, так твой жених этого, может, и не оценит. Скажет, что же тобой никто не интересовался, что ли? А если мы будем и дальше вместе, то я буду тебе только благодарен, за то, что ты не отказала мне именно тогда, когда я больше всего в этом нуждался. Ты не представляешь, как я мучаюсь.
     Она снова выпрямилась. Вздохнула. Мы помолчали.
     - Завтра я буду тебя ждать. Хочешь - приходи, не хочешь - не приходи. Только сейчас ничего не говори. Просто пойдем домой и все. Пойдем.
     Я подал ей руку, и мы встали.
     Встали и пошли. И я был уверен - она придет.
     И она пришла. Только опоздала на полчаса.
     Ну, по такому поводу - можно.
     Я проснулся с мыслями о ней. Отец уже позавтракал и громко шуршал в туалете. Затем он заглянул ко мне и, увидев, что я уже не сплю, сказал, что уходит.
     - До вечера, па! - крикнул я ему вслед
     - Сваргань что-нибудь на ужин, - ответил он.
     "Сварганим", - подумал я и вскочил.
     Я все-таки не был уверен, что Наташа придет. Выйдя во двор, я первым делом запер в будке Шарика. Чтоб не лаял. Затем я вернулся в дом, умылся, поел и заправил свою постель. Итак, сейчас она придет. Куда ее вести? А поведу-ка я ее сразу на кровать, где мне все так хорошо удалось и с Женей, и с Лидкой. Я вошел в эту маленькую комнату и осмотрелся. Все было в порядке.
     Будь готов! Всегда готов!
     После этого я снова вышел во двор. Посмотрел на часы. Дама опаздывала.
     Десять минут. Двадцать. Двадцать пять.
     И когда я уже решил, что все, не придет, я увидел ее. Она торопливо шла по улице, на плече у нее была маленькая красная сумочка. Я открыл калитку в тот момент, когда она подошла к ней.
     - Здравствуй, - сказала она.
     - Привет, - выдавил я из себя, стараясь говорить как можно спокойнее.
     Только бы не спугнуть, только бы не спугнуть, стучало в моем виске.
     - Заходи.
     Она помедлила секунду, не более, и вошла.
     Мы пошли в дом, она впереди, я рядом, но чуть сзади. На ней была белая блузка навыпуск и короткая, черная юбка в крупную складку, тонкие капроновые чулки обольстительно обтягивали ее высоко открытые ноги.
     - Сюда, - сказал я, и мы прошли через зал. Прямо в маленькую комнату.
     Я сразу обнял ее. Не могу объяснить, почему я так спешил. Она хотела сесть в кресло, а я стал увлекать ее к кровати, бормоча, что тут нам будет лучше. Она слегка сопротивлялась, но совсем не так, как обычно. Это было сопротивление обреченной. Я усадил ее на кровать и сразу стал расстегивать блузку. Руки почему-то тряслись, и я никак не мог справиться с ее мелкими пуговками. Наконец блузка была расстегнута, теперь перед моими глазами была блестящая ткань ее комбинации, и я совсем не знал, что с ней делать, как ее снимать, а потому торопливо стал гладить ее ноги под короткой юбкой. Чулки были при- стегнуты к поясу, я попытался отстегнуть их, но ничего не вышло, зачем ты столько на себя надела, почти прорычал я и вдруг одолел одну из застежек, следующую я освоил еще быстрее, но теперь непреодолимой преградой стал передо мной этот чертов пояс для чулок. Я знал, что он застегивается где-то сбоку, я поискал слева под юбкой, но там было все гладко, справа, ах, вот на чем держится эта сбруя, я стал дергать эти крючки, но юбка мне мешала, и тогда я решил сначала снять ее.
     Бог мой, когда мне это все-таки удалось, когда ее юбка легла на стул около кровати, то в это время терпеть я уже не мог. Я содрал, другого слова не найти, с нее еще и пояс и прямо так, в комбинации, чулках, лифчике и трусиках стал заваливать ее на подушку.
     Лицо Наташи раскраснелось, она лепетала что-то, что я уже не слушал. Со скоростью хорошо тренированного гвардейца я выскочил из своей одежды и упал на девушку. Я снимал с нее ее черные кружевные трусики и чувствовал, что мой вулкан готов взорваться досрочно. Ужасно, но я даже не расстегнул ее лифчик. На мгновение я увидел ее белый, гладкий живот и черный треугольник внизу.
     - Миша, какой он у тебя большой, я боюсь, - ее губы дрожали.
     - Не бойся, все будет хорошо, вот увидишь, - я положил ее трусики на стул.
     - Будь осторожен, - прошептала она, когда я развел ее ноги и прижался к ней своим пылающим скипером.
     - Конечно, милая, конечно, - прохрипел я в ответ и почувствовал, что нахожусь прямо у заветного входа.
     В эту секунду я, наконец, осознал, что все, назад пути нет, один мой толчок, и она уже не девушка. Мысль эта слегка остудила мой вулкан, и я с иезуитским наслаждением слегка нажал и почувствовал то же, что ощутил когда-то в беседке садика, я позволил себе побродить по ее мелководью, по невидимой и тонкой преграде, отделявшей девушку от женщины. Тело Наташи мелко задрожало, я боюсь, успела выкрикнуть она, и я впился поцелуем в ее губы и одновременно толкнул там, внизу. Мне больно, пискнула она жалобным голосом, я почувствовал, что - все, вроде, вошел, толкнул еще раз, она резко и громко вскрикнула, и теперь я был в ней полностью. Сомнений не было. Я сломал ей целку. Я овладел ею.
     И я задвигался.
     Кровать под нами ритмично заскрипела.
     Мой вулкан снова готов был взорваться, когда я понял, что что-то не так.
     - Что с тобой? - спросил я, немного снизив темп своих толчков.
     - Мне больно, хватит, мне больно, перестань, - пролепетала она.
     И это тогда, когда я, словно реактивный лайнер, пошел на взлет!
     Я чуть не дал ей пощечину.
     - Сейчас, потерпи, я сейчас, - прошептал я и ускорил движение.
     Через минуту мой вулкан взорвался, и вся моя накопленная за лето страсть горячей лавой хлынула ей навстречу, никакая сила не смогла бы остановить мои бешеные конвульсии, я задыхался, я дрожал, я падал, я был все тем же лайнером, только теперь уже без топлива, без управления, без экипажа.
     Я всегда, еще со времени моей любви с Женей, удивлялся, почему так происходит. В минуту высшего слияния я выплескиваю в нее всего ничего, тонкий фонтанчик. Но почему такая, казалось бы, ничтожная потеря приводит к необъяснимой утрате сил? В первые мгновения после близости меня можно брать голыми руками.
     Что за вещества я отдаю ей? Куда смотрит закон сохранения энергии? Ведь если я теряю, то моя подружка должна что-то приобрести? Не понимаю. Не понимаю.
     Сейчас я никто. Я никакой. Меня просто нет.
     Постепенно я начал соображать. Первое, что я понял, это то, что она пытается встать, а я на нее навалился. Все еще шумно дыша, я лег на бок, освободив ее от своего веса. Она села, затем стала вставать с кровати. О, я увидел ее проблему. Большое пятно крови на комбинации. Она повернулась, осмотрела простынь и сказала:
     - Дай сюда.
     Я приподнялся, она взяла простынь и спросила:
     - Где ванна?
     - Я с тобой, - сказал я.
     - Нет, я сама, куда идти?
     Я показал ей.
     - Там халат синий, это мой, используй, - успел я сказать ей.
     Она вышла, а я уткнулся лбом в подушку.
     Никакого триумфа не было. Было совсем не так, как с Женей или с Лидкой. Хотя это произошло в той же комнате, на той же кровати. И я вроде тот же. Что же я сделал не так? Спешил? Может быть, но и с Лидкой я спешил, а как славно все вышло. Словно ища себе оправдание, я подумал, что я просто врач, я сделал больному операцию, я помог девушке избавиться от надоевшей ей девственности, я не виноват, что она выбрала меня, я лишь выполнил свой мужской долг.
     Если не я, то кто-то другой все равно это сделал бы.
     Захотелось пить. Я поднялся и, одев трусы, пошел ее искать. Я услышал шум воды. Открыл дверь. Наташа сидела на краю ванны и терла руками простынь.
     Мой халат был на ее плечах.
     Ее чулки лежали на стульчике.
     Она плакала.
     Я сел на корточки у ее ног. Обнял ее ниже колен.
     - Ну, не надо плакать, чего ты? Оставь ты эту простынь. Я застираю сам.
     Она молчала.
     - Перестань плакать, все будет хорошо.
     - Угу, будет хорошо, тем более, что кое-кто обещал быть осторожным.
     - Ты из-за этого? Ну, прости, я не мог сдержаться.
     - Но ты ведь обещал!
     - Наташа, ты не бойся. Первый раз неопасно. Забеременеть просто невозможно.
     - Много ты знаешь.
     - Ну, кое-что знаю.
     Я стал целовать ее колени, они были влажными. "Она предприняла водные процедуры", - подумал я. Наверное, она, и впрямь, жутко боится. А разве я не боюсь? Я посмотрел на ее плоский живот, на темный треугольник лона и подумал, что где-то там, в тайной глубине ее тела, пролито мое семя. А вдруг, и правда, сейчас, в эту минуту, происходит оплодотворение?
     Мне показалось, что волосы на моей голове зашевелились. От ужаса.
     Нет, не может быть. Это невозможно. Ее папенька затолкает меня в колонию.
     Нужно что-то сказать ей, чтобы она не проговорилась, как Лидка.
     - Ты это... Используй ванну, если надо, - тихо сказал я. В горле было сухо.
     - Уже использовала. Даже марганцовку нашла, - она горько вздохнула.
     - Наташ, ты только не говори никому, пусть это будет наша тайна.
     - Хороша тайна! Но ты не переживай так, я не Лидка, не буду хвастаться.
     - Причем здесь "хвастаться". Просто это дело двоих...
     - Двоих. Если не вмешается третий.
     - Наташа, я читал, когда девушка в первый раз, то опасности нет.
     - Где ты такое читал?
     Я помолчал, потому что, действительно, врал. Нигде не читал.
     - Ну, ты же видишь, кровь и все такое. Поэтому, - промямлил я, наконец.
     - Помолчи! Молись, чтобы пронесло, - она глубоко вздохнула.

сделано за 0.0049 сек.