I.

     Я никогда не думала, что такое может случиться со мной. Мне такие отношения казались далекими, призрачными и, если честно, немного комичными.
     Я – учительница истории в престижной московской школе. Да, я уже немолода, но выгляжу еще совсем неплохо, хотя это к моему рассказу не имеет никакого отношения.
     Как обычно, я вела урок. Мы с ребятами тогда изучали положение России в начале 20 века, и я поручила одной из девочек написать доклад о поэзии Серебряного века, т.к. это было именно то время, когда искусство полностью отражало настроения в обществе. Маша (так звали ту девочку) вышла к доске и начала рассказывать не столько о самой поэзии, сколько о нетрадиционных отношениях между творческими людьми того времени. Я была шокирована. Хотела, разумеется, возмутиться, но я понимала, что ребята уже не маленькие – 11 класс – и пустые окрики только посмешат их, не более того. Я судорожно подбирала аргументы, чтобы внятно и коротко объяснить Маше и остальным, что не нужно делать такой акцент на этих пошлых отношениях, но в горле у меня стоял комок. Я даже вспомнила советские времена – тогда такого доклада и быть не могло и мне не пришлось бы выкручиваться перед моими учениками.
     Передо мной проплыли, будто сквозь сон, Есенин и Мариенгоф, Цветаева и Парнок, Кузмин, негодница Машка даже приплела Артюра Рембо и Поля Верлена! Но вот что больше всего меня поразило: класс не шептался, не шушукался, не мешал докладчице, все сидели так, что слышно было дыхание каждого – в том числе и мое, смущенное, гневное.
     Я собрала волю в кулак: «Мария, я тебя просила подготовить доклад о поэзии, а ты рассказываешь о чем-то другом», - «А о чем другом?» - изумленно переспросила Машка. Видимо, она правда не видела разницы между творчеством и любовными связями или прикидывалась дурочкой, чтобы позлить меня. Я покраснела. Максимум, что я смогла выдавить: «Останься после урока».
     По классу побежал смешок. «Как скажите»,- Машка, оскорбленная, но гордая, поплелась на место.
     Я не знала, что говорить ей после, наедине. Я опасаюсь оставаться с учениками наедине, т.к. тут же теряю свое моральное превосходство. Пока мои озабоченные ученики штудировали параграф о революции 1905 года, я изучала свой класс и в частности Машу.
     Я бы не сказала, что она сильно выделялась на фоне сверстников. Да, симпатичная, но мне с башни моих лет все молодые кажутся более или менее симпатичными. Дружила с мальчиками и с девочками. Заводилой не была, но была озорницей, что нравилось остальным. Вдруг я поняла, что ничего не знаю о внутреннем мире этой девочки, что она читает, любит ли кино, разбирается ли в хорошей музыке… я ничего не знала и об остальных. Это было моим спасением – теперь я знала, о чем буду с ней говорить.
     Но разговор повела сама Мария.
     - Мне кажется, вы незаслуженно прервали сегодня мой доклад, и я готова спорить, что близкие отношения именно в то время были доминирующими в искусстве.
     Я улыбнулась: «Маша, не надо  спорить. Сядь». Она села со мной. «Нет, я не ханжа. Вы должны знать об этих вещах. Может, и вы что-нибудь поймете для себя о том, какие отношения были раньше», - «Раньше?!» - Машка изумилась. Я потупила взгляд. Когда я анализирую это сейчас, я понимаю, как я проиграла тогда в ее глазах, я, взрослая женщина, которая многого добилась и многое видела в жизни! По глазам Марии получалось, что самого главного в жизни я не знала.
      «Потом, связь поэзии и стихов может быть и надуманной. Не надо все представлять в угоду времени и вкусам», - продолжила я свой, заранее проигранный, монолог.
     Машка соскочила с парты, вытащила свой доклад, зачитанный одноклассниками до дыр, села рядом со мной и указала белым пальчиком на строчки цветаевской «Подруги».
     Все. Я проиграла. Я знала это.
     «Да, возможно, ты права, я историк, а не филолог, и потом меня никогда не интересовали такие отношения» (я все еще боялась дать им определение – какие они? Однополые, извращенные? Я не знала). «Но знаешь, Маша, может, ты копнула слишком глубоко. Может, рано обсуждать такое в классе?». Маша усмехнулась: «Не делайте из нас непорочных овечек».
     Она сидела так близко на парте и с последними словами как бы невзначай хлопнула по моему бедру – нежно, будто погладила котенка. Я ощутила легкую дрожь по телу. Это было так непривычно!
     У меня давно не было мужчины. Получив руководящую должность в гимназии, я вся отдалась работе. Я просто забыла ощущение от таких «холодков», тем более, от поцелуев. Я показалась себе старухой. А еще было неприятно, что эта девочка знает что-то такое, чего не знаю я и, по правде, боюсь знать.
     Вдруг, уже стоя в дверях, Машка обернулась и спросила: «Хотите знать больше о жизни класса? Приходите в пятницу к Г.» - она назвала фамилию моего ученика. Я поспешила отказаться.
     Я жила в предвкушении этого дня. Машка как будто знала, что я не смогу не прийти! Я подбирала наряд, сделала прическу, купила новую сумочку…
     Пришла я позже остальных – учительнице не пристало появляться заранее, когда ее ученики еще готовят угощение, накрывают стол.
     Но никакого стола не было. Только на журнальном столике стояла «непобедимая Армада» из бутылок со спиртным. Первой ко мне подскочила Машка: «Пришли-таки? Вот вы молодец! Я вас обожаю!» - Маша была уже немного пьяна и потому ее несло на разговоры и многочисленные комплименты.
     Я сама не заметила, как в моей руке оказался бокал «Мартини». Музыку приглушили, хозяин зажег свечи. «А теперь тост за нашу новую гостью, которая, кажется, первый раз на подобной вечеринке!». Я смутилась. Начала оглядываться: моих учеников было на самом деле мало, всего трое, включая Машу. Остальные казались чуть постарше, но даже на фоне их я была неизбежной пенсионеркой.
     Меня быстро сморило и я опустилась на диван, покрытый мягким пледом. Со мной села Маша. «Ну как вам здесь?» - «Очень…очень…сносно», - я плохо соображала, полумрак меня окончательно сморил. «Вы сегодня королева бала», - таинственно произнесла Маша. «Почему?» - «Обряд посвящения. Таков закон», - она обняла меня за талию и начала поглаживать спину, живот, руки… Затем она нагнулась и прошептала: «Потерпи, потрепи, милая. Скоро все начнется». Я испугалась и выпила еще полбокала чудесного напитка – для храбрости.
      «Итак, нашу прекрасную гостью зовут Зинаида Игоревна! Но мы ее будем звать просто Зинаида! – тут Маша увидела мой недоуменный взгляд, - Потому что она еще очень молода, красива и сексуальна!». От удивления я раскрыла широко глаза.
      «Теперь мы можем считать прелестницу Зинаиду также нашим адептом!» - все захлопали и начали чокаться бокалами. Потом, выпив, бросились мне на шею, и каждый поцеловал меня и поздравил. Это напоминало какое-то шоу, но мне вдруг стало интересно, что будет дальше. Последней «поздравить» меня подошла Маша: «Теперь ты узнаешь, почему я «копнула слишком глубоко»», - она поцеловала меня в губы. Ее маленький, словно розовая змейка, язычок проник в мои уста, одурманенные послевкусием «Мартини-Бьянко», и начал будить мои рецепторы. Я ответила ей взаимностью, сама того не понимая как. Причем я целовала ее совсем не так, как целую обычно мужчин, я словно чувствовала некоторую ответственность и не могла ничего делать грубо, неприятно, - только ласка, нежность…
     Мы очутились на диване. Я лежала на спине, а Маша целовала мои губы, лицо, шею, покрывала меня крохотными поцелуями-бабочками с головы до ног. Я разомлела и отдалась в ее власть. Она сунула теплую, тоненькую ладошку мне под блузку, взяла в руку мою правую грудь так, словно обволакивала меня.
      «Зиночка, Зинаида, мне так нравится повторять твое имя! Ничего не говори… просто будь моей сегодня…хоть раз…а дальше – хоть смерть», - Машенька расстегивала торопливо мою блузку, а я, к стыду своему, даже не помогла ей, а впрочем, эти маленькие, хрупкие пальчики быстро справлялись со своей работой. Обняв меня и целуя в шею, она разомкнула плен бюстгальтера…
      «Мне так нравится твоя грудь…твои соски в шоколадном ореоле…» - она взяла один губами и начала посасывать. По другому она чуть щекоча водила влажным пальчиком и он стал твердый, как большой драгоценный камень. «Зинаида…разве тебе плохо?» - я посмотрела с обожанием на эту девочку, которая всего полчаса назад была всего лишь моей ученицей и промолвила сухими губами одну лишь фразу: «Ах ты, дьяволенок!».
     С грехом пополам, в порыве неведомой доселе страсти, мы сдернули мою строгую юбку, в которой я так часто читала им лекции, Машка стянула мои трусики и начала гладить мои бедра. Я чувствовала, что уже вся мокрая, но что-то меня все-таки удерживало. «Ну что ты, что ты, милая, любимая, красивая моя, твои точеные бедра так сладостно пахнут, ну помоги же мне…» - Машенька склонила голову к моему лобку и тогда я поддалась и широко раздвинула бедра. Я пребывала в каком-то неуверенном смятении, правильно ли я все делаю, а может, мне было неловко оттого, что Маша увидит сейчас густую прозрачную влагу, которая струилась между ног у ее классной руководительницы.
     Она начала мне массировать клитор, то ускоряя темп, то намеренно останавливая его, но усиливая нажим. Я начала постанывать. Мои мысли словно улетели куда-то и на какие-то нелепые мысли у меня не хватало сил.
     Так продолжалось какое-то время – мне показалось, что это была вечность, сладостная вечность, и я хотела, чтобы это никогда не кончалось.
     Но я не кончила. Новизна ощущений взяла верх. Маша опустилась ниже и, обхватив меня за бедра, принялась целовать меня внизу.
     Не знаю, где она могла такому научиться! Это просто чудо! Она вдувала в меня воздух, который щекотал все изнутри, а потом своим проворным язычком лизала мои половые губы так, будто она страстно целует уста женщины. Я снова застонала, уже не боясь, что на мои крики сбегутся другие гости, которые занимались в соседних комнатах примерно тем же.

сделано за 0.0039 сек.