IV.

     На весенние каникулы я повезла Машку к себе на дачу. Дача мне досталась от отца генерала, который при Сталине сделал головокружительную карьеру (собственно, отец меня «определил» в историки – видимо, отдавая дань своим идеалам), так что домик был большой, участок огромный, сад – наша гордость! – прекрасный яблоневый сад, терраса, на которой я резвилась, будучи ребенком…
     Машке моя дача понравилась. Были каникулы, и мы жили там 2 недели, а потом, когда нужно было возвращаться в школу, Машка закапризничала, кричала, что не закончила этюды, и я решила, что мы останемся еще на некоторое время.
     Мне пришлось звонить на работу в школу, придумывать, что у меня больна тетя, Маша же прогуливала просто так, без всяких справок и причин. Для меня была причина, которая все объясняла: Маша пишет картины, Маша меня любит – что еще мне было нужно?
     Мы спали наверху, где когда-то спали мои отец с матерью – на тяжелой дубовой кровати с резными колоннами. Каждое утро Машка бегала в сад и приносила мне душистые букеты, ставила у кровати, а потом сидела молча, ждала, когда я проснусь. Я просыпалась – и не хотела просыпаться, все, что было у нас с ней на даче, это напоминало какой-то утопический, романтический сон. Разве такое бывает? Ни один мужчина так не отдавался мне – своим телом и душой, особенно душой, как маленькая девочка, которую я любила больше жизни.
     Мы ни на минуту не отходили друг от друга. Всюду были вместе. Машка варила по утрам кашу (я хоть и была в два раза ее старше, так и не научилась толком ведению хозяйства), читала мне стихи – любимый Серебряный век, который ТОГДА нас познакомил по-настоящему,  я шила ей платья, шифоновые шарфы с бисерной канвой, она писала природу, мои портреты – заставила весь дом!
     Однажды был холодный весенний день, я чувствовала, что будет сильный дождь, но Машка упряма – взяла краски-бумагу и  отправилась за реку делать наброски. Я смотрела на нее в отцовский бинокль – как она самозабвенно творила, Маша о моих подглядываниях не знала – если бы знала, она бы устроила мне маленький скандал, но я не могла так долго не видеть ее.
     Конечно, полил дождь. Бешеный, шумный с градом – побил в саду половину яблонь. Машка летела домой, но все равно, когда она пересекла порог, ее можно было выжимать, как губку.
     Мы стянули мокрые джинсы и свитер, в доме было тепло, я натопила печь, Машка оделась в полосатую рубашку, оставшуюся здесь от очередного моего ухажера лет 15 назад. Как ей шла эта огромная мужская рубашка! Мы сели на кушетку у печи. Моя маленькая еще дрожала от холода.
     Она обхватила мою шею, я тоже обняла ее – сначала робко – все-таки во мне жил еще страх, стеснительность, а главное, сознание того, что так не может быть – чтобы два человека вопреки законам природы любили друг друга, а если может, то счастье не может быть так долго!..
     Я прижала ее к себе. Она начала засыпать. Я смотрела, смотрела на ее прекрасные волосы, щеки, губы, мне так захотелось поцеловать ее! Мое подсознание просто вычеркнуло все дни, что мы были вместе, теперь мне казалось, что все только начинается, что она – моя жертва, я – охотница, хищник, и сейчас я совращу ее, о чем буду потом, конечно, жалеть, но не сделать этого я просто не могу.
     Я лежала, обнимая ее тело, тонкое, гибкое, обтянутое полосатой материей, будто римской тогой, и думала, что все это…так сиюминутно, так быстротечно. Вдруг показалось, что это наша последняя встреча!.. я чуть не закричала от ужаса.
     Я прижалась к ее щеке своей. Теплая! Ласковая щека! Эти губы… Я поцеловала Машу, она открыла глаза. Увидела меня, чему-то улыбнулась, обняла меня еще крепче. «О, Зинаида! Милая моя, нежная, малыш мой!» - Господи, это я-то «малыш»?! у моей девочки бред на почве переохлаждения! «Ну что ты не спишь? Я не буду тебе мешать. Хочешь, я уйду?» - я искренне спросила Машу, надеясь, если честно, что она попросит меня уйти или помочь подняться наверх, в двуспальную кроватку, уложить и поцеловать на ночь. Так все было бы проще, я бы знала, что все это я себе нафантазировала, не более, что я – обычная школьная учительница, «историчка», «стерва», что я только и знаю, что талдычить про модернизацию страны в 30-е гг., про далекого (для них, учеников) Петра…про все это. Я бы знала, что стара, что Машеньке не нужна, а если нужна, то только для самоутверждения, и моя любовь – несчастная, какой и полагается быть настоящей любви…
      «Нет, не уходи! Так…хорошо… Ты такая милая, так меня любишь…» - «Это так видно?» - «Хоть ты и не говоришь, я вижу, я вижу больше, чем ты думаешь, вижу, как ты сходишь с ума, думая, что я тебя скоро брошу, что природа пола возьмет верх…вижу, как ты красишься по утрам, чтобы быть красивой для меня одной…».
     Я отвернулась. Маша сзади обняла меня за талию. «Почему, почему ты такая красивая? Ты такая умная, верная, искренняя, еще и красивая…» - сказав это, Маша поцеловала меня сзади в шею. «У тебя тут волосики, как детский пушок…» - она снова поцеловала меня. «Совсем седые», - подумала я. «Ты даже не красивая, а…СОВЕРШЕННАЯ! Я совсем не такая…». И это мне заявляет моя Машка, которая в свои 17 лет стала настоящей королевой красоты класса и за которой бегает полшколы!
     Она обвила руками мой стан, начала гладить мою грудь и шептать в ухо  ласковые слова. Потом она повернула меня к себе лицом и стянула вверх мою кофту. Сама она оставалась в рубашке, а волосы, еще влажные, были распущены по спине. Она нежно посмотрела на мою голую грудь, а потом импульсивно прижалась к ней всем телом. «Какая ты горячая!..». она начала целовать меня, посасывая мой язычок, нижнюю губу, я гладила ее волосы, лицо, талию. Потом Маша просунула руку ниже и попросила меня снять джинсы. Конечно, вслед за джинсами полетели трусы. Она откинула меня на диван. Раздвинула мои ноги – теперь я уже не жалась, не сопротивлялась, как в первый раз, на той квартире. Она гладила и целовала мои бедра. Вдруг она остановилась, а я все послушно ждала продолжения. Я начала краснеть – было ясно, что она смотрит на мои гениталии и при этом ничего не делает. «Это так смешно – то, что я сейчас скажу… Ты мне так интересна – как человек, как женщина, поэтому мне все так интересно в тебе, все кажется в тебе необычным, так что хочется просто смотреть и восхищаться!» - она выпалила это, а потом резко замолчала.
     Я лежала, не зная, что ей ответить на такой выпад, и еще не было ясно, будет что-то дальше или сегодня мой чертенок ограничится созерцанием. Я засмеялась – сначала тихо, потом все сильнее и сильнее. Машка тоже.
     Мы так ржали до тех пор, пока не поняли, с какой нежностью относимся друг к другу, как мы любим друг друга, я никогда не испытывала ТАКУЮ любовь – необычную, страстную и такую чистую.
     Машка начала целовать меня. Губы, волосы, грудь, бедра – никогда еще она так самозабвенно не отдавалась мне. Она пощекотала меня внизу, но не более того, и снова принялась целовать меня с нежностью. Она целовала меня и целовала – возбуждаясь не от того, что обычно возбуждает мужчин и женщин, а от глаз, взгляда, губ, объятий… Нам уже не нужен был голый секс, какие-то предметы, что-то лишнее… все, что нужно было этой жизни – Она и я.
     Машка решила сделать-таки мне очень приятно и опустилась ниже к моим бедрам. Ее волосы легли мне на живот, закрыв его полностью; я раздвинула ноги, приглашая ее войти «в неведомый мир» удовольствий и фантазии. Она послушно приняла мое приглашение. Сначала она долго массировала меня пальчиком, просто улыбаясь мне, и мне было хорошо просто оттого, что здесь, рядом, человек, которого я люблю больше всего на свете. Она расправила мои красные губки, пощекотала клитор, потом нагнулась и поцеловала его – как ребенок целует свою любимую мамочку на ночь, желая ей приятных снов. Я снова засмеялась, тогда Машка впилась своими алыми губами в меня и начала жестоко поглощать мою вагину в своем нежном ротике. Параллельно она отвлекалась, давая разные милые комментарии, от которых мне хотелось смеяться снова и снова. «Ну как чувствует себя наша милашка?». «Милашка» уже изнемогала от желания, чтобы Машка сунула туда что-нибудь покрепче. «А что это тут за лепесточки чмокают? Ой, да тут и дырочка! Вот находка-то!». Это выглядело глупо, по-детски, но жутко меня забавляло.
     Потом Машка легла «валетом», и мы соединили наши «чмокающие губки» в едином порыве, при этом облизывая пальцы ног друг другу. Мы «трахали» друг друга, как могли, потом, насмеявшись и получив немного удовольствия, вытянулись рядом на животе и обнялись. Машка свернулась калачиком и…заснула.
     Теперь настала моя очередь издеваться! Я вытянула ее на спине – аккуратно, но она спала довольно крепко. Погладила ее грудь под рубашкой, поцеловала ее соски – нежно, едва касаясь кожи – но я почувствовала, как они напряглись и встали.
     Потом слегка раздвинула ей ножки и начала лизать лобок и бедра с внутренней стороны. Она только причмокнула во сне и инстинктивно раздвинула ноги. Тогда я проникла поглубже и начала целовать ее припухшие губки, разомкнула их своими пальцами и языком стала щекотать клитор. Она задышала чаще. Потом аккуратно ввела пальчик – Маша еще была девушкой – и она сама начала подрагивать бедрами, чтобы получше его  использовать.
     Я снова опустилась на колени и стала целовать ее, гладя бедра. В какой-то момент она громко вздохнула, изогнувшись, как кошка, и откинула голову назад. Не знаю, оргазм ли это был.
     Я ее оставила – пошла наверх, в спальню, поласкать свою «милашку» перед сном.
     Утром Маша сказала мне, что ей снился странный эротический сон: будто в нее то входила, то отходила морская волна.
     …Мы ехали домой, веселые и счастливые. Какая-то тетка в электричке, увидев нас, обнявшихся, сказала: «Вот мама с дочкой! Дружат! Другие дочки даже мать не приласкают! Загляденье!» - мы ей улыбнулись и обнялись покрепче.

сделано за 0.004 сек.