Глава 8.

      Тетрадь Димы

      - За что она тебя так? - спросил я Славика, когда мы уже были в палате.
     - Глубоко засунул.
     - Что засунул? - недоуменно спросил я.
     - Вот это, - он поднял руку и выразительно пошевелил указательным пальцем.
     Наверное, вид у меня был самый дурацкий. Сидевший на соседней койке Сергей громко рассмеялся, затем задумчиво произнес:
     - Да ты, вероятно, совсем не опасен для девочек.
     - Почему это? - не понял я.
     - Ну, у тебя еще нет того, отчего могут быть дети.
     - Чего нет?
     - Чего, чего. Спермы, чего же еще, - тихо сказал он.
     - Есть, - ответил я, не задумываясь.
     - А я думаю, нет.
     - Почему ты так думаешь?
     - Сер ты очень в этих вопросах.
     - Это не связанные вещи.
     - Еще как связанные. А чего ты волнуешься? Если есть - докажи.
     - Докажу.
     - Докажи.
     Почему я завелся? Не знаю. Наверное, надо было промолчать, да и все. Но теперь отступать было некуда. Разговор слышали многие, если не все. Я должен был доказать. Но как?
     В палате словно забыли наш спор. Славик неторопливо расстилал простынь, Сергей рассматривал в зеркальце свою физиономию. Чуть поодаль пацаны играли в шашки. До отбоя оставалось полчаса.
     Я стал взбивать подушку. Разделся, лег мордой к стенке. Прикрыл глаза. Все события сегодняшнего дня пробежали передо мной. Собственно, сегодня ничего и не было, кроме тех неведомых прежде ласк, которые позволила мне Марина.
     Я вспомнил все, что между нами было. Пережитое волнение вернулось. Я опустил руку, коснулся своего разгоряченного, восставшего петушка. "Давай помоем твой петушок", говорила мне в мама, когда я был совсем маленьким. Теперь он был большим и твердым. Как такое получается? Если его вставить в тело девочки, ей же будет страшно больно. Но пацаны говорят, что им, девушкам это очень приятно, не меньше, чем нам, парням. Так, как вот мне сейчас. Я делал свое дело тихо и незаметно. Вспомнилось все. И то, что было, и то, чего не было.
     Вообще, я редко это делаю. Говорят, это вредно. Но иногда бывает такой нетерпеж, что это единственный способ сбросить напряжение.
     Кульминация приближалась. Вот сейчас. Вот почти.
     Я повернулся лицом к палате. Сергей все разглядывал себя, ненаглядного.
     - Иди сюда, - сказал я и не узнал свой голос.
     Он послушно встал и шагнул ко мне.
     - Смотри.
     Он, видимо, не понял и слегка наклонился надо мной.
     - Смотри, - и я отбросил простынь.
     Он успел откинуться вбок, иначе бы сильная, тугая струя, вылетевшая из моего петушка попала бы ему в лицо. Фонтан получился почти на метр вверх, не меньше.
     - Ни хрена себе! - изумленно рявкнул Сергей.
     В палате наступила гробовая тишина. Потом кто-то хихикнул. Я прикрылся. Теперь мне было все равно. Приятное расслабление охватило все тело.
     - Как у племенного жеребца! - Сергей смотрел на меня ошарашенно.
     Затем он строго посмотрел на остальных пацанов. Смешки прекратились.
     - Вот это доказал, так доказал, - рассмеялся Сергей. Он уселся на кровать.
     Я почувствовал, что взмыл вверх по иерархической лестнице этого курятника. Выше был только Сергей. Даже Славик с его мануальными талантами сполз вниз.
     - Ночь, мальчики, ночь, - влетела медсестра и выключила свет.
     - Вот лягу мимо кровати, будете отвечать, - закричал Сергей.
     - На ощупь, мальчики, ложитесь на ощупь.
     - Тебя бы сейчас на ощупь, - тихо пробурчал Сергей и улегся.
     Он лег лицом ко мне. Луна светила в окно, и мы хорошо видели друг друга.
     - Ну, как Маринка? - спросил Сергей шепотом.
     - Нормально, - также тихо ответил я.
     - Ты, главное, не робей. Ты с девочкой еще никогда?
     - Что - "никогда"?
     - Палочку еще никому не кидал?
     Этот жаргон был мне известен. "Кинуть палочку" - значит овладеть девушкой. Высший шик - это "кинуть пару палочек". Еще лучше не "палочек", а "палок", так, вроде, солиднее. По-взрослому.
     - Нет, не кидал, - ответил я честно.
     - А я кидал, - сказал он.
     - Много? - не удержался я.
     - Нет, три раза. К нам приезжала девушка из Москвы. Так вот с ней.
     - А здесь что же?
     - Да вот, не дает пока. Стонет, скулит, дрожит, а не дает.
     - Расскажи про ту, из Москвы.
     - Она на год старше меня. Красивая. Ходили мы с ней недели две. Целовались, лапать давала везде. Стал ее уговаривать, давай, мол. Темнела лицом, не давала. А я все лезу со своим. Стали в лесок прогуливаться вечерами. Однажды почти раздел ее, но все равно не дала. Потом как-то шли с танцев, это довольно далековато. Обнял я ее, а она дрожит вся. Словно кто толкнул меня. Повел я ее в сторону от дорожки. Кустики небольшие, кинул пиджак на траву, обнял ее, целую, а она на ногах не стоит. Усадил я ее на пиджак, давай скоренько раздевать. А она, представляешь, дрожит вся, так, меленько. Стал снимать с нее трусики, а она не сопротивляется. Ночь светлая, как сегодня. Трусики на ней белые, в цветочек, как сейчас вижу. Навалился я на нее, стаскиваю с себя брюки, она молчит, ни слова. Развел ей ноги, тронул рукой ее там внизу, а она влажная вся, ты себе не представляешь. Тычусь, тычусь, попасть не могу. И вдруг она берет меня за это дело и сама в себя направляет. Я чуть не спустил от ее прикосновения. И так хорошо вошел. Ну, а потом уже сплошной кайф. Это не описать словами.
     - Вы предохранялись?
     - Нет. Первый, раз нет. И думать об этом не думал. Я представляешь, считал, что вся процедура проходит молча, но она через некоторое время стала так громко стонать и охать, что я даже испугался, не услышит ли кто-нибудь нас с дороги. Слава богу, никого не было. Потом вдруг как начала кусать меня в плечо, выгнулась вся дугой, трясет ее всю, стонет в голос, стучит по моей жопе пятками, какое там, предохранение, пришла моя минута, извергся я в нее со страшной силой, как ты сегодня, и мысли не было, что нужно прерваться или еще что. Это на следующий день, когда я снова стал ее заваливать, она говорит мне, вот, надень это, и достает из кармашка юбки пакетик. Честно, сказать, неудобное это дело. Без него лучше. И кайф сильнее. Но нельзя же думать только о себе. Стал надевать. Она лежит, ждет. Юбка задрана, ноги раздвинуты, живот голый. Одел, навалился на нее. Вошел, делаю свое дело, вроде все путем, а сам думаю, хоть бы не порвалась эта гадость. Но все равно, хорошо получилось.
     - Она была девушкой?
     - Ну, что ты говоришь! Потом она мне рассказывала, что у нее в Москве есть жених, но он ее, как она говорила, не удовлетворял, как мужчина. Она ска- зала, что, вот с тобой, Сережа, мне хорошо, женись на мне.
     - Ну и?
     - Что "и". Уехала через три дня. Еще разок побывали мы с ней на нашем месте.
     - Письма писала?
     - Нет. Да что я ей. Там, в Москве найдет себе сотню таких же или получше.
     - Да, повезло тебе.
     - Я говорю тебе, не дрейфь, они сами этого хотят.
     - Но у тебя ведь здесь не получается?
     - Ну, не всегда же так сразу. Потом, не исключено, что она целка. Тут будет посложнее.
     - А Марина? С ней у меня может получиться, как ты думаешь?
     - Не знаю. Понимаешь, они все здесь, как сказились. Жмемся с ними по вечерам до полуобморока, а как до этого дела, так ни-ни. Сожмет ноги и баста. Пацаны извелись все. Девки же сами придумали эти одеяла к телевизору. Но ничего, я ее так не оставлю.
     - Кого?
     - Ну, Ольгу, с которой я. Ты спишь, что ли?
     - Почти.
     - Ну, спи, спи.
     - Если комары позволят.
     Утро принесло тяжелую утрату.
     Нет, никто не умер.
     Просто Марину выписали.
     Она зашла в нашу палату, одетая с иголочки, белая блузочка, короткая юбка. Принцесса, да и только. Она поцеловала каждого пацана в щеку, а меня еще и в губы. Потом уже на пороге помахала нам ручкой. Я чуть не разревелся. Я стоял у двери и смотрел, как она уходит по больничному двору, как ветер развевает ее волосы, как взметнулся низ ее короткой юбки, обнажив на мгновение стройные бедра, те самые, что я так страстно ласкал вчера вечером. Рядом с ней шла ее мама, совсем еще молодая женщина, и я подумал, что скоро Марина вырастет и станет такой же красивой и привлекательной дамой, что у нее будет муж, будут дети, будет своя жизнь. Вспомнит ли она меня хоть когда-нибудь?
     Хоть когда-нибудь.
     Мне казалось, что я ее никогда не забуду.
     Вечером я не пошел в красный уголок. Это казалось мне предательством по отношению к Марине. Кино кончилось, пацаны вернулись, но не все. Сергея не было. На мой недоуменный взгляд Славик сделал баранку из указательного и большого пальцев левой руки. Затем он воткнул указательный палец правой руки внутрь баранки и совершил пару возвратно-поступательных движений.
     Меня обдало жаром.
     Это движение всем известно. Вероятно, оно интернационально.
     По значению. По смыслу. По силе. По доходчивости.
     Неужели?
     Я не мог заснуть. Я так завидовал Сергею. Как легко он живет.
     Неожиданно мне приспичило. Я встал и вышел из палаты. В коридоре было темно. Где-то посредине слабо горела небольшая лампочка. Я заскочил в туалет, отлил. Вышел в коридор и этот момент увидел их. Они вышли из какой-то комнаты в том конце коридора. Они шли, даже не держась за руки. Затем она резко пошла вперед, а он подотстал. Я юркнул в палату, улегся на свою кровать. Сергей зашел через минуту. Я притворился, что сплю. Сергей упал в кровать и сразу заснул. Я смотрел на его лицо, освещенное бледным лунным светом и думал, неужели ему сегодня удалось, а если удалось, то почему он так крепко спит.
     Ведь надо петь и плясать. И благодарить судьбу за такую лафу.
     Но он дрых, как сурок.
     Утром я безошибочно подошел к той двери, из которой они вышли вчера ночью.
     Это был небольшой чуланчик, где хранились матрацы. К нему вела дверь из коридора, это была, собственно, дверная коробка без дверей, маленьких тамбур и дверь в чулан, которая закрывалась изнутри на крючок.
     Матрацы лежали в три ряда, штук по десять в стопке. Я смотрел на матрацы и думал, на котором из них это могло произойти, если это вообще произошло.
     Никаких следов не было.
     В течение дня я смотрел на Сергея и Олю и не заметил никаких признаков того, что их отношения вступили в новую фазу. Вечером я снова не пошел в красный уголок.
     - Ты чокнулся что ли? Пошли, - звал меня Сергей.
     - Нет, не сегодня, - отвечал я.
     Снова, как вчера, пацаны веселой гурьбой вернулись из красного уголка.
     И снова Сергея не было. Теперь я уже не спрашивал Славика ни о чем.
     Медсестра сыграла отбой, выключили свет, но мне не спалось.
     Мне трудно дать отчет в своих дальнейших действиях. Я встал и вышел в коридор. Осторожно, стараясь не топать, я пошел в сторону чуланчика. Тихо, как кошка, я вошел в тамбур чуланчика. Внутренняя дверь была закрыта. Естественно.
     Я прислушался. Кто-то возился в чуланчике. И вдруг я ясно и отчетливо услышал фразу, которую никогда не забуду. Чтоб воспроизвести ее необходима небольшая преамбула.
     Есть девушки, у которых рот бантиком. Их совсем мало. Еще меньше девушек, у которых ротик остается бантиком, даже тогда, когда они разговаривают.
     Речь их при этом - голос, тембр, дикция становятся неподражаемо уникальными. Это легко воспроизвести. Попробуйте, сложите рот бантиком и скажите фразу. Главное, в продолжении всей фразы рот должен оставаться бантиком. Итак, например, фраза "Марья Ивановна, а Вовка списывает". Говорим. Рот бантиком.
     Еще разок.
     Получилось? Ну, а теперь то, что я услышал. Главное, ротик бантиком.
     - Марья Ивановна... Тьфу, черт, далась мне эта Марья Ивановна.
     Итак, то, что я услышал - еще разок, рот бантиком. На счет "три-четыре".
     - Ты что, уже кончил, что ли?
     Рот бантиком, ангельский голосок. Словно из недавнего детства.
     Только слова такие взрослые.
     Я вышел из тамбура и быстро пошел по коридору с сторону своей палаты.
     Сергей подвалил минут через десять. Он уселся на кровать и стал лениво раздеваться.
     - Ты - как кот после блядок, - тихо сказал я.
     - Не спишь, что ли? - спросил он радостно.
     - Нет. Ну, как у тебя дела?
     - Класс.
     - Что? Не томи душу.
     - Ты только никому, - он опасливо оглянулся.
     - Не боись. Могила.
     - Кинул палочку.
     - Да ну?
     - Да. И вчера, и сегодня.
     - Она была целкой?
     - Да нет вроде бы.
     - Ты что, не понял?
     - Понимаешь, место такое, что приходится все делать молчком, она вроде бы и пискнула в первый раз, но так, неявно.
     - Здрасте, разве это определяется по писку?
     - Нет, конечно. Ну, то, что ты имеешь ввиду я не почувствовал. Толкнул и уже в ней. Но разве это главное?
     - Ей понравилось?
     - Да, особенно вчера, в первый раз. Сегодня я что-то поторопился.
     - В смысле?
     - Ну, похоже, она не кончила.
     - Так пойди, заверши начатое.
     - Ну, ты весельчак. Сам бы попробовал в таких антисанитарных условиях. Я накачиваю ее, а сам только и думаю, хоть бы не застукали, хоть бы не застукали. А она, наверное, и подавно не может расслабиться.
     - Тяжело тебе.
     - Кончай подкалывать. Сам-то что, так и будешь жить воспоминаниями?
     - Не знаю.
     - "Не знаю", "не знаю". Столько девок, а ты распустил нюни по Мариночке.
     - Слушай, а Ольга не боится залететь?
     - Не-а. Она говорит, сейчас неделя такая - можно по полной программе.
     - Ей когда выписываться?
     - На той неделе.
     - А тебе?
     - И мне.
     Он укрылся простыней и сладко зевнул.
     - Ну, все. Спать хочется нестерпно. Бай-бай, - он зевнул еще раз.
     - Пока. Счастливчик.
     - Угу. Ты давай, не теряйся. А то не будешь знать, как с невестой обращаться.
     Заснул он мгновенно. Впервые в моей жизни встретился человек, который так искренне рассказывал о своих любовных похождениях. Я был ему благодарен. Я, как губка, впитывал его рассказы, я наполнялся ими. Большой и сильный, он был еще и на редкость добродушен. Его любили все - и пацаны, и врачи, и медсестры, и девочки.
     На его откровенность я ответил своей откровенностью. Я рассказал ему про Ирку, про Вовку, про кино. Нашел, чего переживать, расхохотался он. Я тоже невольно поддался его настроению и рассмеялся.
     Когда он выписывался и, обходя палату, жал каждому из нас лапу, я чуть не расплакался.
     Наверное, я сентиментален.

     Тетрадь Наташи

     Вот и кончилось лето. Приподнятое настроение первого учебного дня оказалось испорчено - нам дали нового физика. Какой он, новый, никто не знает, но вот прежнего мы все очень любили. Кроме физика, у нас новая немка. Тут нам не везет вообще хронически: за пять лет изучения - пять разных учителей. В том году была такая карикатура, что не описать словами, наша немка была картавая, мы и по-русски ее плохо понимали, что уж говорить о немецком.
     Новый физик - серость, это стало ясно с первого дня. Он не нашел ничего лучше, как читать вслух учебник. С задних рядов стали подхихикивать. Игорь, язва, стал тоже читать учебник вслух, вторя физику, те же строки, только совсем тихо, получился смешной бубнеж, теперь рассмеялись почти все.
     В результате физик разозлился и выгнал Игоря с урока.
     Зато немка у нас - всем на загляденье. Совсем молоденькая, она только в прошлом году закончила школу (не нашу, правда), не прошла по конкурсу на иняз, и ее определили к нам в учителя. Она очень старается, но есть проблема, пацаны так жадно ее рассматривают, что она, в итоге, смущается, а они еще больше наглеют. Она, конечно, очень красивая, но, помимо этого, она еще и классно одевается. Все так продумано, так модно, но ее короткие юбки сильно смущают наших мальчиков.
     Они, наши мальчики, за лето так выросли, особенно Игорь, Мишка, Лешка.
     Даже Димочка подрос, но в строю, на физкультуре, он все равно последний. К нам пришла новенькая, и мымра посадила ее с Димкой. Он доволен, как слон.
     Девочки тоже сильно изменились. Ленка стала вообще, как взрослая.
     Лидка со мной не разговаривает. Ну и пусть. Я ничего ей не должна.
     После того злополучного свидания, когда какой-то тип нас напугал, мы с Мишкой больше не встречались. Он уезжал к тетке и вернулся, едва не опоздав к первому сентября.
     Первый учебный день очень важен. Определяется, кто с кем будет сидеть. Классуха пытается влиять на этот процесс, но это получается у нее жидковато. Димочку и новенькую она одолела. Остальные сели - кто как хотел. Мишка сел позади меня. Я села с Тоней. Димка с новенькой на последней парте. Игорь с Вовкой напротив меня, в другом ряду.
     - Завтра нужно три человека в библиотеку для систематизации книг. Шишкина, Осипов, кто у нас еще красиво пишет, давай ты, Степко, пойдете туда после второго урока. Осипов, ты за старшего, вот тебе ключ.
     Классуха любит командовать. Она никогда не спросит, а хочет ли Шишкина перебирать книги, хочет ли она это делать вместе с Осиповым. Чапай в юбке. Она не дает нам покоя со школьной формой. В других классах попроще. Мы же ходим в форменных платьях и фартуках, как дореволюционные гимназистки. Вот только с длиной юбок ей совладать не удается. Такие купили, отвечаем мы в ответ на все ее требования удлинить и расширить. Нечего удлинять, вот, смотрите, остался всего сантиметр, только на кромку и хватает.
     Такой вот маразм. И он крепчает.
     Хорошо хоть не проверяет, какого цвета у нас трусики.
     - Ну что пойдем? - спросил Мишка.
     - А куда деваться?
     - Как ты живешь? - спросил он заботливо.
     - Тихо и незаметно.
     Он рассмеялся и отошел в сторону. Я почувствовала на себе чей-то взгляд, подняла голову - с другого конца класса на меня внимательно смотрела Лидка. Наши взгляды встретились. Секунду, другую в воздухе мелькало электричество ревности, потом мы почти одновременно отвели глаза в сторону.
     - Оденься потеплее, ночью шел дождь, - сказала мама утром.
     - Так тепло же еще.
     - Нет, после дождя прохладно, одень чулки. Отцу скажу.
     - Мамочка, не используй папочку в качестве пугала. Это нечестно.
     - Не умничай. Одень, хотя бы тонкие.
     - Мамуля, сжалься, на дворе пятое сентября, какие могут быть чулки.
     - Заболеешь, будешь знать, - неохотно отступила мама.
     - Буду знать, буду знать, - обрадовалась я.
     Библиотека у нас в подвальчике. После второго урока Мишка, Катя Степко и я двинулись на дело. Систематизация - это расстановка книг по темам и по алфавиту. А еще их нужно протереть. Мы возились уже больше часа, но только-только подобрались к Пушкину. Катька работала, стоя на лестнице-стремянке, и это меня раздражало. Собственно, раздражало другое, вынув книжку, она требовала, чтоб Мишка принял ее у нее. И Мишка подходил, и я видела, что он смотрит ей под юбку. С неподдельным интересом.
     - Братцы, - вдруг обратилась к нам Катька, - а можно я немного сачкану?
     Я внимательно посмотрела на Мишку.
     - Сачкани, отчего же не сачкануть, - сказал Мишка.
     - Вот ладушки, вот ладушки, мне так домой надо, представить себе не можете!
     - Можно подумать, нам не надо, - пробурчала я.
     - Наташенька, в следующий раз ты сачканешь, ладушки, а?
     - Катись ты, - я не любила ее слащавости.
     Она стала спускаться. Придержи меня, капризно заскулила она. Мишка подскочил и придержал ее. Придержал так, что впору было давать по морде, но она только захихикала. Вот сучка! Да и он хорош, джигит.
     Мишка взял ключ и повел Катьку к выходу. Через минуту он вернулся.
     Мое сердце забилось в тревоге.
     Словно заведенная, я продолжала полировать обложку со светлым образом классика. Мишка подошел и стал сзади. Стоит и молчит. И я молчу.
     - Наташа.
     - Что?
     - Ничего. Просто - Наташа.
     - Шестнадцатый год Наташа, что теперь?
     - Теперь? Теперь вот еще и я.
     Он положил ладонь мне на талию.
     - Еще и ты? Зачем так много? Еще и Катя.
     - Совсем немного. Можно, если немного?
     Он стал притягивать меня к себе. Он прижал меня и уткнулся носом в мою шею.
     - Наверно, нельзя, - ответила я, пытаясь оттолкнуть его руки.
     - Это почему же?
     - Потому что вы находитесь в среднем учебном заведении и не должны...

сделано за 0.0014 сек.