Глава 6.

      Тетрадь Димы

      Вот непруха, я заболел. Мать поводила меня по врачам и выяснилось, что целых две недели мне придется провести в больнице, причем в соседнем городе, недалеко, но все же.
     И вот я в больнице. Отделение для подростков на третьем, самом верхнем этаже.
     В палате нас десять душ. Болезни самые разные, про это неинтересно.
     Возраст от тринадцати до шестнадцати. Самый старший Сергей. У него низкий голос, он тут за председателя, его все слушают.
     В первый же вечер он уселся ко мне на кровать и стал расспрашивать, кто я и откуда. Говорил он негромко, но голос у него, как я уже сказал, был особый, его было далеко слышно, даже когда он говорил совсем тихо.
     - Видел, какие у нас тут девки? - спросил он.
     - Не видел.
     - Как так?
     - Серж, он еще в столовой не был, - заблеял мальчишка с кровати у окна.
     - А-а, - протянул Серж, - ну, сейчас пойдем на ужин, выберешь себе.
     Он сказал так, словно речь шла о выборе игрушки. В ответ на мой недоумевающий взгляд он простодушно пояснил:
     - Девок у нас в два раза больше, чем пацанов, работаем помногу, каждый самец на счету.
     Я расхохотался.
     - Да ты веселый, это хорошо, - заключил Сергей.
     - На ужин, мужичье, на ужин, - заверещала медсестра.
     Мужичье от тринадцати до шестнадцати засуетилось, потянулось в столовую.
     - Пойдем, - Сергей заботливо подтолкнул меня вперед.
     Столовая была небольшая, но уютная. За каждым столикам сидели четыре едока.
     - О, новенький, - раздался тонкий девичий голосок.
     - Принимайте пополнение, его зовут Дима, - сказал Сергей.
     - К нам, к нам, - послышалось от дальнего столика.
     - Топай туда, раз зовут, и не робей, - благословил меня Сергей.
     И я пошел, чувствуя, как десятки глаз рассматривают меня, оценивают.
     - Садись к нам, Димочка, - на меня смотрели две красивые девочки.
     С ними сидел мальчишка, моих лет, и одно место было свободно.
     Его я и занял и, наконец, осмотрелся.
     Девушек и правда было меньше, но не в два раза. Для полного чета не хватало, как мне показалось, двоих. Моих соседок звали Марина и Катя, мальчишку звали Славиком. Дежурные из числа пациентов разнесли ужин и трапеза началась.
     Мы быстро разговорились. Выяснили, кто откуда.
     - Телевизор придешь смотреть? - спросила Марина.
     - Приду, - ответил я и сердце почему-то тревожно забилось.
     - Одеяло не забудь, - сказала Катя.
     - Зачем? - наивно спросил я.
     - Ну, там обычно холодно, - протянула Марина, обкусывая куриную ножку.
     - Да, да, чтоб согреться, - поддакнула ей Катя.
     - А вы уже давно здесь? - спросил я, чтоб как-то поддержать разговор.
     - Я неделю, Катя - две, а вот Славик, сколько ты здесь, Славик?
     - Вечность, - ответил Славик.
     - Вот, Славик тут вечность, господи, сколько лет прожила эта курица?
     - Наверное, тоже вечность, - пошутил я.
     Девочки рассмеялись, а Славик надулся, похоже, обиделся.
     Поужинали быстро. Из столовой я шел рядом с Мариной.
     - Смотри не забудь, приходи в красный уголок, - шепнула Марина.
     Я радостно кивнул ей.
     В палате началась раздача уколов и лекарств. Медсестра молоденькая, но нас она нисколько не стеснялась. Раз-два и готов. Кому под лопатку, кому в зад.
     Выяснилось, что среди нас есть такие, кому уже сидеть больно. Во, как.
     За окном стемнело. Сергей взглянул на часы. Во всей палате часы были только у него и у меня.
     - Пора, братва, - сказал он тихо и стал снимать со своей кровати одеяло.
     Братва молча последовала его примеру. Я тоже аккуратно снял одеяло, скрутил скаткой, получилось, совсем как у солдат в кино.
     Красный уголок - это отдельная комната в конце нашего этажа.
     К моему большому удивлению в ней были не традиционные деревянные кресла, а несколько мягких диванов, по-моему, штук пять, сейчас уже не помню, еще были три кресла, но каких! Это были старинные, глубокие, кожаные кресла, в них можно было утонуть. Кресла стояли позади диванов.
     У стены стоял стол, на нем был установлен большой телевизор. Он был включен.
     Рассаживались так, словно билеты были куплены заранее. Сергей с красивой брюнеткой - губки бантиком, уселись вдвоем в кресло, позади всех, остальные два кресла заняли еще две парочки. На диваны усаживались по четыре человека.
     Одно соблюдалось строго. Среди каждой четверки было две девочки и два пацана
     Я сел на диван, почти у самой стены, рядом со мной сели Марина, Катя и Славик
     - Туши свет, Гусь, - негромко произнес Сергей.
     Тот самый паренек, который шестерил перед Сергеем в палате, рванулся к выключателю и выключил свет.
     Я держал перед собой одеяло, не зная, что с ним делать, в помещении было довольно тепло, лето все же. Возле меня сидела и была слегка прижата ко мне Марина, я пытался смотреть на экран, но глаза мои невольно скашивались вниз, и я видел перед собой ее коленки, наполовину прикрытые коротким больничным халатом голые бедра, ее плечо, ее бок - все это волновало меня, и я почувствовал, как меня охватывает сладостное любовное томление.
     - Где твое одеяло? - спросила Марина.
     - Да, да, давайте укроемся - прочирикала Катя.
     Я подал Марине край одеяла, с другой стороны Славик подал свое.
     Девочки радостно стали укрывать свои ноги, так, словно было действительно холодно. В итоге они обе оказались укутанными, словно куклы.
     - А я? - спросил шепотом Славик.
     - Залазь, - добродушно ответила Катя и распахнула одеяло.
     В один момент Славик оказался рядом с нею. Теперь они были укрыты, укутаны одним одеялом, и я вдруг явственно почувствовал, как им там, под одеялом, должно быть хорошо, и мне мучительно захотелось того же.
     Я вопросительно посмотрел на Марину и чуть не задохнулся от радости, услышав ее тихую фразу:
     - Хочешь, как они? Залазь.
     Я стал торопливо укрываться, запоздало соображая, так вот для чего все взяли одеяла, я успел взглянуть на окружающих и поразился - все уже были укутаны, но самое главное было в другом: в неясном свете от телевизора я успел рассмотреть, что на экран почти никто не смотрит!
     Большинство парочек без зазрения совести целовались напропалую.
     Через минуту Катя полностью повернулась к Славику, и я увидел, что он обнял ее и стал целовать в шею.
     Черт побери, не сидеть же мне истуканом!
     Делая вид, что хочу распрямить затекшую руку, я протянул ее в сторону Марины и как-то само собой обнял ее. Я опасался ее реакции, вдруг рассердится, но нет, она не только не рассердилась, а более того, муркнув, словно кошка, она поуютнее прижалась ко мне, так что моя обнимавшая ее рука коснулась ее груди.
     Об этом я не мог и мечтать. Моя щека почти касалась ее щеки, я ощущал слабый запах лекарств и дешевых духов, убейте меня - не помню, что происходило на экране, но я хорошо запомнил, что в комнате слышались звуки тихих поцелуев, что уже через несколько минут я настолько осмелел, что начал своей свободной рукой оглаживать ее колени, ее фланелевый халат быстро смялся кверху, и мои разгоряченные пальцы осторожно, словно прикасаясь к чему-то святому, стали ласкать ее ноги там, на запретной высоте, ее кожа была такой гладкой, мне очень хотелось продвинуть ладонь повыше, но я так боялся, что она обидится.
     Я посмотрел на ее лицо, я увидел, как блестят ее глаза, еще я увидел, что ее рот был приоткрыт, она посмотрела прямо на меня и вдруг сглотнула.
     Не знаю, почему, но при этом я неожиданно для себя наклонился и впился поцелуем в ее полуоткрытые губы.
     Сердце мое стучало где-то тут, на выходе из горла. Еще никогда я так не целовался. Самое чудесное состояло в том, что целовал не только я ее, но и она меня. Раньше я не мог и подумать, что это такая большая разница.
     Теперь ничто не могло сдержать мою шаловливую лапу, я смело двинул ее вперед и с диким, непередаваемым восторгом почувствовал под пальцами край ее кружевных трусиков.
     Но и это было не все. Мы продолжали целоваться, я двигал ладонь то к ее коленям, то снова вверх до заветного кружева, и я бы вряд ли осмелился на что-то большее (да и что могло быть большее, но, оказывается, могло), как вдруг я ощутил, что ее тесно сжатые ноги немного раздвинулись, совсем чуть- чуть, но этого хватило, чтоб моя ладонь скользнула между ее горячих бедер, и я, не останавливаясь, двинул пальцы вверх и чуть не чокнулся.
     Было от чего.
     Во-первых, мы продолжали наш беспрерывный поцелуй. Но главное было в другом.
     Мои пальцы лежали на ее трусиках. Да, да, именно там. Сквозь тонкую ткань я чувствовал ее небольшой холмик, я осторожно двигал ладонью, стараясь не покидать это свое волшебное завоевание. Я был на седьмом небе. Я любил Марину.
     Я боготворил ее.
     Неожиданный звук хлесткой пощечины прервал идиллию.
     - Ты что, с ума сошел что ли? - Катя врезала Славику крепко, от всей души.
     - Ты чего, совсем свихнулась? - бормотал он виновато.
     - А ты? - прошипела она.
     Большинство парочек вдруг зашевелились, словно их разбудили.
     Стали переговариваться.
     Мы разжали объятие. Я с великим сожалением убрал руку с девичьего тела.

     Тетрадь Наташи

     Тетрадь, тетрадь. Что с тобой делать? Зачем я тебя выдумала? Если написать правду, да если кто-нибудь прочтет, вот будет скандал. Исключат из школы, как минимум. Хотя я ничего не украла, не била никого по голове, ни братьев по разуму, ни братьев меньших. Что ж преступного в моих записях? Моя правда, моя откровенность, а, может, они никому и не нужны? Порвать, да выбросить.
     А как же договор? Сама всех завела и в кусты. Нет, милочка, тяни свой возок.
     Мой возок? Мой возок - длиной метр семьдесят три, весом шестьдесят два.
     Черненький. Глазки коричневые, все время слегка увлажненные. Губки пухлые.
     Ручки шаловливые. Голосок типа "бу-бу-бу". Умственные способности хорошие.
     На той неделе мы с ним занимались фотографией.
     Хорошо, что его мама была дома.
     Иначе одной девушкой стало бы меньше.
     А так фразами типа "закричу" удалось удержать его на дистанции.
     Горяч. Горяч.
     Потрогай, какой я, потрогай, шептал он, и зубы его мелко стучали.
     Решилась. Потрогала. Одно слово. Ого.
     Видишь, видишь, это он на тебя так стоит. Вижу. Ужас. Он ни за что в меня не вместится. Будет, как в том анекдоте про обезьяну и слона. Конечно, я ему этого не сказала. И я не была такой спокойной, как сейчас, когда все это пишу.
     Господи, что мне делать? Я чувствую, еще чуть-чуть, и я уступлю. Но я боюсь этого. Может, я и не люблю его вовсе? Зов тела зовет к делу, как говорит он.
     С кем посоветоваться? С кем поговорить откровенно? Мамочка, хоть бы ты со мной пошепталась. А то рассказала про месячные и про сроки и ку-ку. Осваивай, дочка, жизнь сама. Вот я и осваиваю.
     А вчерась в беседке детсада... Ой, кошмар...
     Довел он меня до обычного состояния, когда я уже почти ничего не соображаю, стянул с меня всю одежду, навалился и ощутила я его, ну, думаю, все, доигралась, Наташенька.
     И вдруг кто-то за стенкой как заорет:
     - Школьники и студенты пользуйтесь презервативами!
     Я чуть не умерла от страха. До сих пор, как вспомню, так вздрогну.
     Это тоже его фраза.
     С кем поведешься, от того и наберешься
     Тетрадь, тетрадь, кто тебя выдумал?
     Парафраз.
     Из Гоголя.

     Тетрадь Игоря

     Утром я смотрел на Зину другими глазами. Точнее, она для меня стала другим человеком. Внешне ее ничто не выдавало. Такая же девушка, как и вчера.
     Я сел рядом с ней. Она вдруг зевнула. Ага!
     - Не выспалась, - улыбнулась она виновато.
     Еще бы, хотелось мне сказать ей, после такого, я думаю, нужно отгул брать и спать целый день. Рядом с физруком. Но я, конечно же, промолчал.
     - Сегодня в поход идем, на два дня, с ночевкой, - сказала Зина.
     - Ничего себе, а куда?
     - В Адербиевку.
     - О, это за хребет. Там классно.
     - Ты был?
     - Да, в прошлый раз. Там роща грецких орехов, речка, вообще, бесподобно
     - Хорошо. Ну, ладно, я пошла собирать клиентуру на завтрак.
     Я посмотрел, как она уходит от меня, слегка покачивая бедрами, тонкая юбка волнительно двигалась вокруг ее бедер. Память услужливо рисовала совсем другие сцены: вот ее ослепительно белые (даже в темноте) ноги поднимаются, она обхватывает ими тело своего любовника, он проникает в нее еще сильнее, толчки его резки, дыхание обоих шумное, страстное; а вот она уже стоит на ногах, я вижу их только до пояса, и он, физрук помогает ей одеть трусики, он заботливо держит их на весу, две ладони прямо перед моим лицом, если бы я захотел, то мог бы вырвать трусики у него из рук, она вставляет одну ногу, затем вторую, только теперь он считает свою миссию выполненной, дальше она одевает трусики сама, она смешно раскорячивает ноги, и вот трусики уже одеты, она, наконец, опускает юбку, и все, никаких следов, невинная девушка, да и только.
     Зина исчезает в дверях палаты. Пропадают и мои видения.
     Весь день ушел на сборы. Потом нас посадили в автобусы и повезли вдоль моря к расщелине, через которую легко перейти на ту сторону хребта, дальше мы пойдем пешком, это и будет называться походом. Мы пройдем километров восемь и там, в ореховой роще, расположимся на ночлег.
     Шли мы долго. Длинная вереница пионеров и вожатых, сопровождаемая бездомными собаками, растянулась на километр, так что, когда начало колонны устало рухнуло под столетними деревьями, хвост процессии подтягивался еще полчаса.
     В ореховой роще классно. Кто не был, никогда не поймет. Такого воздуха нет больше нигде. И шум ветра в вершинах деревьев, вечный и бесподобный звук.
     Я лег под дерево, положив под голову рюкзак. Рядом уселась девушка из первого отряда, одна из тех трех, что явно не подходят по возрасту для пионерлагеря.
     Я, наконец, рассмотрел ее поближе. Красивая брюнеточка. Короткая стрижка. Голубые глаза, правильный носик, чуть припухлые губы. На ней белая футболка и черные спортивные брючки. Сквозь футболку хорошо прорисовывается лифчик.
     Мелкие капельки пота на верхней губе выдают ее усталость.
     - Устала? - спросил я ее.
     - Ага, далековато все же - ответила она.
     - Это без привычки, - пояснил я.
     - Наверное.
     - А где твой друг?
     - Какой друг? - удивилась она.
     - Ну, вы все время вместе, - попытался пояснить я.
     - Никакой он мне не друг, - она посмотрела мне прямо в глаза.
     - Извини, показалось, - пробормотал я.
     - Извиняю.
     - А как тебя зовут?
     - Тамара, - ответила она.
     - А я Игорь.
     - Знаю.
     - Откуда? - удивился я
     - Знаю и все, - она улыбнулась.
     - Сколько тебе лет, если не секрет?
     - В мае пятнадцать исполнилось.
     - Ничего себе.
     - А что, не похоже?
     - Похоже.
     - Ты в парную смену?
     - Нет, в первую, скоро уезжать.
     Поясню, что лагерь наш уникален тем, что он принадлежит какому-то военному заводу из Подмосковья, видимо, детей там немного и, в итоге, здесь уникально длинные смены - по сорок суток, то есть, смен всего две. Но есть такие детки, которые приехали на все лето. Это и называется парная смена.
     Вокруг стали располагаться группки усталых пионеров. Наш разговор прервался.
     Остальную часть дня Тамара как-то выпала из поля моего зрения. Мы, громко галдя, установили три огромные палатки, на сорок душ каждая. Выяснилось, что спать придется странными комплектами, половина отряда в одной палатке вместе с половиной другого отряда. Но, главное, в одной палатке должны были спать совместно и девочки, и мальчики. Нам, вожатым, был определена важная роль этакого водораздела между мальчиками и девочками.
     Вечер подошел незаметно. Костер, анекдоты, подозрительная возня в темноте, тихий смех, громкий смех, песни на грани приличия, "мы плывем по Уругваю, ночь хоть выколи глаза, слышны крики попугаев, человечьи голоса", это самый приличный куплет песни, дальше круче, Африкановна волнуется, трепещет, но ничего поделать не может, но, наконец, спасительная идея приходит ей в голову.
     - Козлов, Мишаткина! - кричит она, - отбой, организовывайте отбой.
     Мы с Зиной начинаем суетиться, загонять пионеров в палаты, задача сложная, почти неразрешимая. Неверный свет электрических фонариков, кто-то зажег свечу, это уж совсем романтика, фонари гаснут, звучат протесты, никто не хочет спать, но, наконец, все укладываются, я ищу себе место в заветной разделительной черте, здесь, нет, здесь, нет, ах, вот есть местечко, кто это зовет меня по имени, бог, мой, да это же моя новая знакомая, возле нее я и лягу, ее я и буду ограждать от неприличных контактов с мужской частью нашей палаты.
     Гаснет последняя свеча, кромешная тьма, веселые вопли и строгий голос Африкановны, кто-то нарочно делает ртом неприличный звук, дикий хохот, такова молодость, господа, если кто забыл!
     Процесс засыпания пошел на удивление быстро.
     Я и сам почувствовал, что ухожу в сон, как вдруг легкое, почти невесомое прикосновение чьей-то руки словно ошпарило меня. Это могла быть только она. Я осторожно двинул рукой и наткнулся на ее ладошку, она была теплой и совсем маленькой. Я стал нежно перебирать ее пальцы, они были нежными и такими послушными.
     И вдруг ее рука исчезла. Была и нету.
     Что делать? Точнее, что можно делать? Я был в растерянности.
     Осторожно и аккуратно я подвинул руку вперед, туда, где, по моим соображениям, должна была быть ее талия, но ничего не было, я замер, где же она, и вдруг на мою ладонь снова легла ее ладошка, нет, теперь я ее не отпущу. Я крепко схватил ее руку и потянул к себе. Она поддалась, еще, еще.
     Черт, да она противится! Я, наконец, ухватил Тамару за талию и замер в недоумении - она лежала ко мне спиной.
     Спиной, так спиной, я провел рукой дальше, обхватил ее под живот и одним движением плотно притянул к себе. Я был поражен своей наглостью.
     Добыча была рядом.
     Почему-то вспомнилась книжка про ос или шмелей. Там описывался опыт, когда самку расчленяли пополам и самцу подсовывали верхнюю часть ее тела, но он на нее не реагировал, когда же ему предлагали нижнюю часть, то есть, по нашему, попу и ноги, то он начинал шустро исполнять мужские обязанности.
     Верхняя и нижняя часть, видите ли, по разному пахнут.
     Я чуть не рассмеялся. Дикая природа мудра, подумал я.
     В моем распоряжении были и нижняя, и верхняя части. Но почему-то сзади.
     Нет, все же, скорее, нижняя.
     В дикой природе я должен был бы издать удовлетворенный рык.
     Но сейчас я молчал, как мышка.
     Я лежал на боку, она тоже, носом я чувствовал ее волосы, ее попка уперлась в нижнюю часть моего живота, грудью я ощущал ее спину, ногами - ее ноги.
     "Словно две ложки в столовом наборе", - подумал я.
     Теперь нужно было перевести дух. Что делать дальше я совсем не представлял. Я прислушался, похоже, никого не побеспокоила наша бесшумная возня. В палате было тихо, если не считать сопение спящих и бормотание засыпающих.
     Я легонько погладил ее живот сквозь тонкую футболку. Никакой реакции. Я передвинул руку повыше и с неописуемым восторгом ощутил крепкое яблочко ее груди. Я потрогал другую грудь, фантастика! Сначала мягкая, потом упругая.
     Бережно и аккуратно я стал тянуть ее футболку кверху, это оказалось совсем просто, футболка была такая короткая, и вот под моей ладонью ее гладкий теплый живот, ее талия. Я нежно погладил, завоеванное, этого так мало и так много. Пальцы мои, словно управляемые кем-то более опытным, отправились в путешествие по ее спине, и вот она, первая серьезная цель, застежка лифчика, я трогаю ее, знакомлюсь с конструкцией, вроде соображаю, как ею пользоваться.
     Расстегнуть одной рукой не удается. Призываю на помощь вторую руку, где ты бездельница, клац, и застежка расстегнута. Я целую ее в шею, хочу ей что-то сказать, но как? Только руками, только руками. Вот чего добьюсь своими шаловливыми ручками, то и будет мое. Классическое "женщина любит ушами" в этом приключении не срабатывает.
     На миг я замер. А если Африкановна зажжет свет и обнаружит Тамару без лифчика, что тогда? Не жить мне на белом свете, решил я про себя. Но лучше умереть с девичьей грудью под ладонью, чем прослыть первым лопух

сделано за 0.0017 сек.