4 серия

     -- Вы, скорее всего, Саша? -- Эльвира, не глядя, подала ей свою шубу и тут же обратилась к Пете, который при виде этой дамы был уже готов побежать к телефону и вызвать районного участкового, дабы защитить себя и свою молодую жену.
     -- А вы, как мне кажется, Петр? -- сказала она ему и, видя его замешательство, потрепала его по плечу. -- Ну-ну, проснитесь, юноша, я не съем вас сию минуту, я, по крайней мере, хочу с вами поговорить, предложить вам, может быть, выгодное дело. А вы смотрите на меня как на кабана. Ах простите меня, -- обратилась она к Сашеньку, которая уже семенила к ней с тапочками в руках. -- Простите меня, Сашенька, я ведь забыла сказать, что я от девочки Насти.
     -- А-а! -- тупо разулыбался Петенька. -- А я-то...
     -- А вы-то, Петенька. Ну да ладно. Выяснили, что я не кабан, перейдем к делу.
     -- Да вы не обращайте на него внимания. Он просто недоверчив к людям -- сказала Саша в спину Эльвире, которая безо всякого приглашения уже проходила в комнату.
     -- Вот, значит, как живет интеллигенция, -- сказала Эльвира и хотела было сесть на аккуратный задрипанный диванчик, но побрезговала и села на стул.
     -- Может быть, вы чаю хотите или... -- Петя замялся и чуть не забился в угол от смущения.
     -- А что у вас есть, кроме чая, господа студенты? Картошка в пальто? Или, как там это говорится? В мундире? Ах, я уже отвыкла от этого бандитского жаргона. Я шучу. Вы, пожалуйста, не будьте так подавлены, -- таким образом, уничтожив ребят окончательно и бесповоротно, она принялась за дело.
     -- У меня есть для вас работа -- сказала Эльвира уже без гитлеровских замашек, и при том голос ее стал каким-то мурлыкающим, вкрадчивым, любезным до цинизма. -- Работа высокооплачиваемая. вернее пока что это только предложение, мне хотелось бы убедиться, в некотором роде, присмотреться...
     -- Подходим мы или нет? -- сказал Петя, выступив вперед.
     -- Петенька, я умоляю, вы же не ботинок, чтобы подходить или не подходить.
     Петя смутился и замолчал навеки. Эльвира удовлетворенно молвила.
     -- Я вам дам сейчас сто долларов. Возьмите -- она протянула Сашеньке сто долларов. Саша дико покосилась на это несметное богатство и отстранилась, сраженная каким-то религиозным страхом. Петя подошел к Сашеньке и по-товарищески обнял ее за плечи.
     -- Голубчики мои, считайте, что я работник фонда помощи голодающим студентам. Ах, я ведь не объяснила. Послушайте, я буду сидеть на этом стуле, положив руку на руку, а вы окажите мне одну пустяковую услугу. Я женщина старая, забывшая, что такое любовь и секс, а вы молодые разнузданные студенты, поправшие, так сказать, мораль, стыд, вообщем, все человеческое. Молодые люди, подумайте, я вас не знаю, вы меня не знаете, вот сто долларов, большие деньги. Вам же ничего не стоит развлечь пожилую леди?
     Ребята остолбенели. Но Эльвира своей долгой паузой вынудила их очнуться и сказала:
     -- Я добавляю еще двадцать долларов и умоляю вас скорей начать, а то мой трамвай уйдет в депо, я останусь на улице дна, и меня изнасилует стая диких подростков. Вы этого добиваетесь?
     Петя с Сашей удалились в кухню, пробыли там минуту и, вернувшись, сказали, что согласны. Эльвира отодвинулась к стене.
      -- Петенька, я прошу вас, разденьте Сашу, а вы, Сашенька, потом разденьте Петю, хорошо? Не стесняйтесь.
     Ребята так и сделали. С трудом, конечно, преодолевая врожденное чувство стыда, они раздели друг друга и стали целомудренно целоваться, еле прижимаясь друг к другу.
     -- О, да, ребятки, хорошо, только вот что Петенька, встаньте на колени перед Сашей и сделайте ей кунилингус. Догадываетесь, что это такое?
     Петя улыбнулся Эльвире. Встав на колени и обняв Сашу за талию, он сначала целовал ей живот, бедра, а потом добрался до промежности и впился в нее губами. Сашенька открыла рот и закрыла глаза. Поскольку Петя стоял на коленях спиной к Эльвире, а Эльвире было важно знать величину возбужденного Петиного члена, она попросила их повернуться на сто восемьдесят градусов, и лично Петю попросила помастурбировать. Член у Пети был достаточно большой, и она, кисло посмотрев на него, вожделенно уставилась на Сашенькину попку, которая была выпуклой и мальчишески крепкой. Тяжело вздохнув, Эльвира попросила их перейти к половому акту, приняв при этом обычную позу, называемую в народе "бутерброд". Ребята легли на диван, Саша раздвинула ноги, и Петя засунул. Вообщем, они держались мужественно и даже возбуждались.
     -- Петенька, не кончай, хорошо? -- попросила Эльвира.
     -- А я еще смогу, не волнуйтесь -- сказал Петя и кончил.
     -- Теперь давайте стоя -- сказала Эльвира, пожирая глазами голую Сашу. Боже, как она презирала мужчин. Как много она думала на предмет их полного искоренения как класса.
     -- Сашенька, -- сказала Эльвира переборов отвращение, -- Поласкай его член губами. Вот так. Чудно.
     Наверно, если б Саша был сиротой, Эльвира убила бы Петю на месте и овладела Сашей, не смотря на то горе, которым Саша, очевидно, была бы объята, видя остывающий труп мужа.
     -- Анальный секс вы не пробовали? -- спросила Эльвира. -- Сашенька, может быть, вы согласитесь?
     -- Анальный? -- растерялась Саша.
     -- Ну да. А что ж тут особенного? Петенька, попробуйте.
     Таким образом Эльвира мстила бедной, ни в чем неповинной Сашеньке, у которой в паспорте даже стояла печать о браке. "Боже, я чудовище" говорила себе Эльвира и продолжала настаивать на анальном сексе. Петя, помявшись, не найдя никаких слов, нагнул Сашу и попробовал сунуть член ей в попку. Саша, разумеется, закричала, но сопротивляться не стала. Тогда Петенька повернулся к Эльвире виновато сказал.
     -- Я не могу, извините. Это очень больно.
     Эльвиру до слез тронул этот пассаж, она сказала, чтоб они прекращали заниматься этим развратом и одевались.
     -- Что же, -- начала Эльвира, когда те уже послушно сидели перед ней на диванчике. -- Я могла бы приходить к вам почаще, вы не против?
     -- Да нет -- переглянувшись сказали ребята.
     -- К тому же у меня есть еще одно заинтересованное лицо, которое платило бы вам в пять раз больше. Как вы на это смотрите?
     -- Думаю, что это приемлемо, -- мужественно сказал Петя и тесней прижался к товарищескому плечу Сашеньки.
     -- Но это лицо -- мужчина, -- как бы между прочим сказала Эльвира.
     -- Нет, не согласны, -- тут же вскрикнул Петя.
     -- А какая разница, Петенька? Он же импотент. И ему тоже дороги воспоминания о своей далекой молодости, когда у него было много спермы, много женщин. Теперь у него ничего не осталось. Неужели вас не раздирает на части сочувствие к этому богатому джентльмену? Он ничего не просит. Только посмотреть. Да и то в щелочку, в приоткрытую дверь. Представьте себе, сколь он жалок. Будьте милосердны.
     -- Может быть, и вас, Петенька, ожидает такая же судьба, -- сказала она принимая шубу из Петенькиных рук. -- Не будьте так строги.
     -- Мы подумаем, Эльвира, спасибо вам большое -- сказала Сашенька и проводила Эльвиру до лифта. На прощанье Эльвира поцеловала Сашеньку и исчезла в лифте.
     -- Я не пойду на это -- кричал Петя. -- Я не хочу.
     -- Петя -- Саша говорила смиренно -- он заплатит в пять раз больше, к тому же в щелочку... ты его даже не увидишь.
     -- Я устроюсь на работу. Ты что, мне не веришь?
     -- Верю, Петенька, верю. Но пока ты не устроился, давай попробуем?

     5 серия

     Голый Александр Ингольдович развалясь сидел на мягком пурпурном стуле и, откинув голову назад, смотрел свысока то на пальцы, то на губы, то на член юного смуглого мальчика, которого звали Виталик и который массировал сейчас Александра Ингольдовича с видом старого бывалого волка тибетской медицины. Александр Ингольдович, глядя на эту греческую статую, то всхлипывал горестно и безысходно, то умилялся и вдруг порывался схватить Виталика за привставший член. Когда Виталик уварачивался, он хлопал его по твердой гладкой заднице и, вздыхая, причитал как старая бабушка.
     -- О, моя эрекция! О мой пламень! О мое хищное мужское начало! Где вы? Где вы? Ау! Ну почему этот шарлатан, алчный юноша не может меня возбудить. Виталик, родной, ты обленился, ты стал думать о выгоде, а не о моем бедном члене. О как я унижен, как я унижен.
     -- Александр Ингольдович -- обстоятельно объяснял Виталик, массируя его мошонку -- я делаю все что можно. Поверьте мне. Я даже у мертвого поднять могу.
     -- О низость! О, не знающая жалости молодежь! За мои же деньги он называет меня мертвецом. Мальчишка, -- Александр Ингольдович потрепал Виталика за его светлые шелковые кудри. -- Ну сделай что-нибудь, ты, уродец. Почему ты решил, что вечно будешь трахать меня в задницу? Я вот возьму и трахну тебя сам. Почему ты не боишься и не убегаешь?
     -- Александр Ингольдович, я как врач, дававший клятву Гиппократа, должен вам сказать, вы никогда никого не будете трахать в задницу.
     -- О, сердце. Я ведь трахнул тебя пару раз. Разве ты забыл? Разве ты не помнишь этих минут?..
     -- Этих секунд, Александр Ингольдович. Это было так быстро и незначительно. Но не бойтесь, -- сказал Виталик, увидев что клиент собирается заплакать и не дать ему денег. -- У меня остался еще один секрет...
     -- Животное -- взвыл Александр Ингольдович. -- Какой еще секрет, если вчера у меня встал, по-настоящему, как в кино, понимаешь? Встал. О, Тарас! О божество с огромным фаллосом! Каких жертв ты хочешь от меня?
     -- Что вы там говорите? -- заволновался Виталик.
     -- А-а-а! Животное. -- Александр Ингольдович возликовал. -- Тарас, мальчик с божественным пенисом был у меня вчера, и я чуть не кончил на экран, чуть не разбил своим членом этот вонючий монитор.
     -- Вы опять подглядывали? Ах вы разнузданный старец! -- шутливо сказал Виталик и тут же получил по морде. Большая лапа Александра Ингольдовича так впечаталась в его правую щеку, как будто это был КАМАЗ, не успевший затормозить. Упав на пол и сразу вскочив, он даже не решился посмотреть в глаза Александра Ингольдовича, потому что один раз он уже пожалел, что посмотрел ему в глаза, когда тот был в ярости. Это было когда Александр Ингольдович пытался трахнуть Виталика в первый раз, и у него ничего не получилось. Виталик стоял теперь, виновато опустив голову и немного прикрывая член.
     -- Плохо пошутил? -- сказал тихо Александр Ингольдович.
     -- Плохо, -- сказал Виталик. -- Больше так не буду.
     -- Иди сюда -- Александр Ингольдович улыбнулся и ласково обнял Виталика за талию. -- Люблю я вас, тварей неблагодарных, люблю -- он потрепал Виталика за член, и когда тот засиял от счастья, отправил его домой.
     -- Эльвира -- спел Александр Ингольдович в трубку телефона. -- Это я. Я хочу с тобой поговорить, хочу воззвать к твоей совести. Где ты там, старая лесбиянка?
     Эльвира взяла трубку двумя пальчиками и поднесла ее к своим надменно отрешенным губам. Дело в том, что в данный момент она заполняла собой джакузи, и прозрачно-перламутровая пена омывала ее со всех сторон, то есть настроение у нее было мечтательное, и разговаривать с кем-либо ей было за падло.
     -- Александр, эти ваши солдатские шуточки... Именно из-за них я не давала вам так долго в студенческие годы. Впрочем вы тогда уже состояли в связи со студентом Голубушкиным. Что вам надо от меня сейчас?
     -- Эльвира...
     -- Я все нашла. Как раз то, что нужно, трепетные, верные, член у него сантиметров девятнадцать. Когда прислать?
     -- Завтра, ангел мой, завтра в двадцать три ноль-ноль. Будь так добра.
     -- Прощайте, Александр. Я моюсь. -- и Эльвира бросила трубку на толстый кожаный пуфик, стоящий рядом с ванной.
     Эльвира влюбилась. Она уже два часа представляла перед собой голую Сашеньку, и ее било электротоком. Она содрогалась как электростанция. Сашенькины бедра, такие узкие, с таким красивым лобком. А ее попка! Это криминал какой-то, это фашизм! Разве можно так истязать пожилую страстную леди? Эльвира томно массировала свою грудь, и слезы любви катились по ее щекам. Вернее это была вода, но Эльвира представляла, что это слезы, и мысленно посылала Сашеньке разного рода откровенные признания. Но Сашенька, как казалось Эльвире, не реагировала на это. И тогда она, мысленно выкручивала ей руки, снимала с нее трусики и начинала лизать ей между ног. Саша, конечно, тут же терялась, покрывалась волнительно-вкусным потом, и руки ее смягчались, становились нежными, горячими. О гидростанция Днепрогэс, можешь ли ты тягаться с этим воинствующим божеством лесбийской любви? Эльвира вскочила вдруг и, не вытираясь, бросилась в комнату, где лежала прикованная цепью Настя. Настя, увидев возбужденную агрессивную Эльвиру, сначала вздрогнула и как-то осунулась, предчувствуя расправу. Потом же, когда Эльвира раздвинула ей ноги и исступленно как рыкающий лев, набросилась на ее влагалище, Настя развеялась, потому что это возбуждало поневоле, это пленило бы воображение самой искушенной шлюхи. Эльвира была в ударе. Если учесть, что она всегда была в ударе, и всегда это кончалось для Насти плохо, то есть ее либо лупили в конце, либо душили железным ошейником, то теперь, когда Эльвира забылась экстазом так глубоко, можно было предполагать самые циничные, самые душераздирающие последствия. Но вдруг Эльвира остановилась. Отдышавшись, она легла на подушку около Насти и уставилась в потолок.
     -- С любовью нельзя шутить. Она кусается. Правда, Настенька?
     -- Еще она дерется.
     -- Перестань юродствовать, золотце. Я плачу душой.
     -- Как это? -- Настя засмеялась. Она в первый раз видела Эльвиру в таком призрачном состоянии духа.
     -- Боль и отчаянье теперь мои подруги. О, нимфы любви, жестокие насмешницы. А что, золотце, если я сочиню греческую трагедию. и пришлю ее Сашеньке?
     -- Какой Сашеньке?
     -- Дура, я же влюбилась, я нынче потеряла голову.
     -- А, -- чуть не подавилась Настенька. -- А Сашку влюбилась?
     -- Не бесись.
     -- В Сашку? Это я виновата. Теперь ты ее обманом приведешь домой, прикуешь к постеле и будешь...
     -- Глумись, глумись, душонка. Я может теперь буду рыдать, а ты смейся надо мной, смейся.
     -- Ты серьезно, Эльвир? -- Настины глазки весело засверкали. -- А меня отпустишь?
     -- А ты, деточка, будешь нашей прислугой. -- На этих словах Настя рухнула на подушку и, кажется, перестала существовать.

     6 серия

     Александр Ингольдович был по-праздничному светел. Сердце его от чего-то умилялось, и он с застенчивостью улыбался, глядя на чудесный серебряный поднос, который он любовно заставил какими-то чашечками, сахарницами, вазочку с пироженными разместил, статуэтку какую-то поставил работы Фоберже. Впрочем потом убрал и, вынув из кармана какой-то порошок, виновато высыпал его в две чашечки с чаем. Гнусно конечно, но он стар и немощен, ему можно простить некоторое малодушие. Все это он принес в зашторенную темную комнату, где на кровати, освещенной сверху, лежали голые Петя и Сашенька. Сначала они выглядели как сироты, которых барин сечет на конюшне за то, что они украли у него краюшку черного хлеба. Но съев от неловкости по два пирожных и запив все это чаем, они повеселели, оживились, и Петенька стал целовать Сашу, лежа на ней сверху. Сашенькины ручки трогали его ягодицы, но пока еще как-то неуверенно. Что же касается Александра Ингольдовича, то он замер, как затравленная мышь в темной части комнаты и боялся шевельнуться. Только иногда он сжимал свою ширинку и нервничал, что его вздохи могут быть услышаны молодыми людьми. Однако затишье вскоре кончилось, потому что ребята ощутили вдруг странное возбуждение, как будто кто-то их щекотал изнутри. Член Пети, который уже вошел в Сашу несколько раз, как-то неожиданно выпрямился, набух и стал требовать от Пети более частых движений. Петя задергал задницей как похотливый исполнитель мексиканских танцев.
     А Саша при этом, вцепилась в его зад так сильно и так требовательно прижала ее к себе, что он прямо смутился. Как же так, думал Петя, на них смотрят, их за деньги покупают, а они так счастливы, так возбуждены. "Это не по-мужски", бесился он, но ничего не мог поделать с тем огнем, который так сильно горел на самом конце его члена. Находясь в таком унизительно двусмысленном положении и видя перед собой очумелую Сашеньку, которая как нимфоманка хватала его ртом за все части тела и кричала, он ко всему прочему, еще и услышал, как из темноты, из этого кромешного ада доносятся мужские стоны и слышится какое-то шевеление. "Неужели он будет дрочить", растерялся Петенька, "да он кажется, уже дрочит", "уже дрочит". С Петей стало плохо, что к его ужасу никак не отразилось ни на его члене, ни на Сашеньке. Оба они по-прежнему получали это, спонтанное, аморальное удовольствие прямо на глазах у этого дядечки. Но дядечка не дрочил, дядечка вел себя скромно, хотя и пыхтел как паровоз и вертелся в кресле всем своим мокрым распаленным телом. Дядечка, кстати, вполне был достоин уважения и всякого почитания, потому что другой бы на его месте давно уже оттрахал этих крестьянских, никому не нужных детей. Задницы у них белые, губы красные, так и хотелось Александру Ингольдовичу сначала надавать им по жопе, а потом вставить им что-нибудь потверже. Чтоб они пришли потом к своим родителям в бревенчатую низкую избу, сели на лавочку и заплакали "мамко, дескать, мамко нас барин облапил и оттрахал. Что нам делать?" А мамка за это как задерет им рубахи -- они ведь без трусов ходили, эти крестьянские детки, -- как отлупит их своей ручищей да и отправит на печку спать.
     На то он и барин, чтобы трахать, кого заблагорассудится. Наслаждаясь этакими вот безобразными картинами крестьянского быта, Александр Ингольдович извелся вконец от своей страсти, но ширинку так и не расстегнул. А Петенька тем временем в силу своей крестьянской недоверчивости продолжал думать, что Александр Ингольдович дрочит, потеряв всякую совесть. Думая так и видя перед собой обезумевшую, пере возбужденную Сашу, он принял решение. "Он отомстит ей посредством анального секса. Он сунет ей в задницу и будет трахать ее, как бы он не кричала". Как решил так и сделал. Сашенька, разумеется подпрыгнула вверх, взвыла, вцепилась зубами в шелковую подушку, и пальцы на ее руках онемели, как сильно она сжимала свои кулачки. Трахать конечно было нелегко, поскольку попка у нее была маленькой, девственной и не пускала член дальше половины. Но Петенька, не смотря на трудности, пропихивали и пропихивал. Головка члена болела, кожа на нем натягивалась, но он пихал и пихал. Нечего было ей так тащиться на глазах у этого хмыря. Дома почему-то она так не тащилась. Сашенька заплакала. Настоящие большие слезы покатились по ее щечкам, и Александр Ингольдович чуть не ахнул, когда их увидел. Так это было изыскано, свежо, по-крестьянски невинно. Ну кто еще может заплакать, такими прозрачными горючими слезами? Кто еще способен на этот откровенный унизительно-прекрасный акт? Ах, думал Александр Ингольдович, он все таки уедет в деревню и заведет себе крепостных, хоть немного, хоть парочку.
     Сперма была уже на подходе, когда Петя вдруг увидел, что из темноты к их кровати вышел Александр Ингольдович. При этом а нем не было ни брюк, ни трусов, а нечто снизу приподнимало его рубашку. Петя присмотрелся и чуть не упал в обморок, это был на четверть вставший член Александра Ингольдовича, его мужское достоинство, если выражаться цинично. Петя продолжал трахать Сашеньку дико взирая на то, как Александр Ингольдович подходит к его жене, как приподнимает руками ее подбородок, как дает ей в рот и, как Саша, его жена, начинает сосать. Не в охотку, конечно, может быть, сомневаясь в чем-то, но она сосет и, этот динозавр становится сам не свой от удовольствия. "Саша", молча закричал Петя. Он по инерции еще продолжал трахать Сашу, но рот его открывался все шире и шире от ужаса и безысходности. Наконец, как бы очнувшись от глубокого сна, Петя вскочил с кровати, метнулся к серебряному подносу, схватил его и с непонятным грудным звуком бросил в несчастного возбужденного Александра Ингольдовича. Тот стоял растерянно, тяжело дышал и разводил руками. Подлинное счастье светилось на его лице, "как хорошо сосет твоя молодая жена" мог прочитать на нем Петенька, и, очевидно, прочитав это, и не найдя никаких аргументов против, он схватил с пола свои трусы, майку, брюки, еще что-то, что попалось под руку и выбежал из комнаты. Сашенька сразу же метнулась за ним. Но тут Александр Ингольдович схватил ее и повалил на кровать, даже не дождавшись пока за Петей хлопнет дверь.

сделано за 0.0046 сек.