Кеведа, Борхес, Гонгора - вот три имени, три великих испаноязычных писателя, три мужчины, соблазнивших меня еще в ранней юности и навеки сделавших горячей поклонницей пылкого и романтического испанизма в противовес отвратительному прагматизму тупоголовых америкашек и нелепой расхристанности отечественной жизни. Факультет романских языков в универе был для меня чем-то вроде скита, лекции - формой послуха. Само собой, при таком отношении к делу мои академические успехи выделяли меня на фоне других студиозусов, учившихся ни шатко, ни валко - так, скорее из чувства долга.
      Распределение меня несколько разочаровало: на ранних курсах мнилась мне блестящая международная деятельность, чуть ли не ооновские или дипломатические речи, в крайнем случае - благородные и изящные переводы из Астуриаса или Кортасара. Действительность оказалась скромнее: пришлось работать в обычном патентном институте. Мало того, что скрупулезные переводы сложных технических описаний давали не слишком большой простор для воображения и стилистических изысков, вдобавок я нередко просто изнывала от безделья, ибо иберийцы настолько же бездарны в технологии и технике, насколько изобретательны в любви и изящных искусствах.
      Все же тогда, частенько мучаясь, угрызаясь и даже презирая себя за убого-бескрылый стиль существования, я и представить не могла, что это самый спокойный и безмятежный период моей жизни.
      Все рухнуло буквально в одночасье: грянула перестройка, разползся на лоскутки Союз, и наш патентный институт вдруг стал никому не нужен - собственно, так было всегда, но удивительное наше государство почему-то считало нужным платить нам зарплату.
      Умирало все это хозяйство медленно, крайне неохотно, как бы не веря в неизбежность кончины. Какое-то время большая часть сотрудников еще ходила на работу, а кое-кто из более сообразительных хозяйственников уже активно разворовывал мебель, оргтехнику, через проходную тащили какие-то допотопные диапроекторы. Кучка энтузиастов попыталась было организовать кооператив - через пару месяцев окончательно выяснилось, что приносить доход могут только "англичане" и отчасти "немцы", остальных попросили покинуть лодку. Потом и сама лодка опрокинулась - каждый стал работать на себя.
      Я совершенно не понимала, что делать. Не то, чтобы я буквально умирала с голоду - все-таки существовала мама и ее пенсия, но долг за квартиру рос с устрашающей неуклонностью. Я стала просыпаться по ночам в холодном поту, с гулко бьющимся сердцем. Я стала бояться будущего - ведь оно ничего не сулило. К тому же и мама стала проявлять признаки недовольства и раздражения: несмотря на возраст, она вела довольно интенсивную личную жизнь и дочь-нахлебница становилась все большей обузой и помехой. Пару раз в пылу спора она даже позволила себе бросить фразы типа "не умеешь ничего другого - иди на панель" и тому подобное, но, конечно же, потом страшно переживала свою бестактность.
      Вот в это-то тяжкое время я и заметила в "Рекламе" объявление, которое меня сильно заинтриговало. "Состоятельная супружеская пара срочно ищет привлекательную незамужнюю горничную со знанием испанского языка. Проживание в семье. Звонить по тел..." и т.д.
      В тот же вечер я набрала номер. Мелодичный женский голос на безукоризненном испанском назвал подмосковный адрес и пригласил приехать. Я выпросила у матери деньги на парикмахерскую, надела лучшее платье и на следующий день отправилась в путь.
      Завидев не слишком большой, но очень ухоженный особняк, я вдруг разволновалась. Неужели удача? Хотя бы временная передышка? В что, если я им не подойду? Я почувствовала, что у меня потеют ладони. И почему перед входом стоит машина с какими-то странными номерами?
      Двери открыла стройная рыжеволосая красавица с осиной талией. Меня пригласили в дом, провели в гостиную. Через пятнадцать минут все стало ясно: Коста и Теодолина Касаресы - колумбийские дипломаты, только что аккредитованные в России. Он стажировался в Гарварде, она - выпускница знаменитого Андского университета, защитила диссертацию по культиранизму, обожает Гонгору, и что меня особенно поразило - приходится внучатой племянницей самому Аурелиано Фернандесу Герра-и-Орбе! Казалось, исполняются мои самые дерзкие институтские мечты.
      Еще больше поразила меня сумма, которую Касаресы, не торгуясь, предложили в качестве зарплаты. Наверное, я не смогла скрыть своей радости, потому что Тео вдруг строго подняла свой изящный палец и заметила:
      -- Вы нам понравились, Мария, мы берем вас. Но учтите: дом не маленький, работы хватает, вы будете загружены целый день и потому должны будете жить здесь.
      Я поспешно кивнула.
      -- И еще одно условие, - продолжала Тео. - Люди мы с Костой старорежимные, из отсталой латиноамериканской страны...
      Я попыталась было протестовать, но она проигнорировала мои протесты:
      -- ... и потому придерживаемся традиций в отношениях со слугами.
      Меня, конечно, неприятно резануло слово "слуга", но по существу она была права - горничная это именно служанка, прислуга по-испански. Таким всегда и был ее статус в больших патриархальных семьях колумбийских латифундистов. Но что могло означать слово "старорежимные" в моем случае?
      Словно бы отвечая на невысказанный вопрос, Тео сказала:
      -- А это означает, что за промахи или упущения мы с мужем не станем, например, сокращать вашу зарплату, а накажем вас запросто, по-семейному. Это понятно?
      -- Н-не совсем, - выдавила из себя я.
      -- Ну-ну, вы же наверняка читали романы Лугонеса да и других наших писателей!
      -- Да, но...
      -- А кроме того, вы как и все были когда-то маленькой девочкой, которая иногда шалит, не слушается родителей и тогда - тогда вас наказывали, не так ли?
      Я молча кивнула головой.
      -- Вот видите! Но постарайтесь быть исполнительной, обязательной, послушной (по-испански она употребила слово "покорной") - и вы избежите наказания. Понятно?
      Я судорожно сглотнула слюну. Стать служанкой в настоящем, латиноамериканском смысле этого слова! И где? В Подмосковье, в самом сердце России! Я отлично знала, что это означает - тут Теодолина была абсолютно права. Я не только читала, в своем воображении я не раз смаковала пикантные, с жестоким, чисто испанским реализмом описанные сцены. Они влекли, притягивали меня как магнит. Но идти на такое в жизни...
      Мое молчание явно затянулось, и я вдруг с испугом подумала, что Тео может принять неловкую паузу за отказ. Что я буду делать без обещанной зарплаты? Как выкарабкаюсь из долгов, из нищеты? Сколько еще буду сидеть на шее у матери? И не окажусь ли действительно в конце концов просто на панели?
      Поспешно, с излишней горячностью я выпалила:
      -- Конечно, я согласна, сеньора! - и тут же почувствовала, что к щекам прилила горячая волна.
      Теодолина едва заметно усмехнулась:
      - Тогда завтра приступай к своим обязанностям, Masha!
      Так начался этот необычный период в моей жизни. Поначалу работа казалась мне не особенно трудной, к тому же я быстро пала жертвой скоропостижной влюбленности - Коста, высокий, смуглый и пылкий, оказался типичным идальго. Мне кажется, я тоже нравилась ему - во всяком случае я частенько ловила на себе его темный, пылающий внутренним огнем взгляд. Естественно, я слегка опасалась, что Тео может приревновать меня к своему красавцу-мужу и это кончится плачевно. Вот почему я была удивлена, когда она словно невзначай предложила мне одеваться "не так консервативно".
      -- Что вы имеете в виду, сеньора? - поинтересовалась я.
      -- В доме совсем не обязательно носить трусы, - спокойно пояснила она. - В сущности, это даже не принято в тех местах, откуда мы родом. Да и грудь могла бы быть видна по-больше - она у тебя, кажется, хорошей формы!
      Следующим утром я долго крутилась перед зеркалом, впервые не надев бюстгалтер и то застегивая, то расстегивая пуговки на блузке. Потом выбрала в своем довольно-таки скудном гардеробе юбку по-короче и долго стояла в раздумьи с трусиками в руке.
      Из транса меня вывел колокольчик - так, по старинке подзывала меня хозяйка. Оказалось, что она расположилась в гостиной с пачкой пестрых журналов. Увидев мой новый наряд она неопределенно хмыкнула.
      -- Нет, Маша, - заявила она после минутного молчания. - Это недостаточно пикантно. Придется мне самой заняться твоим нарядом. Пойдем со мной!
      Я последовала за ней в комнату, которая оказалась чем-то средним между гардеробом и артистической уборной. Целую стену занимало зеркало, перед ним красовались невероятные на мой неискушенный взгляд косметические богатства. Противоположная стена была целиком отдана под всевозможные, весьма экстравагантные наряды.
      Тео порылась среди вешалок и бросила мне отороченный мехом передничек, пояс с розовыми шелковыми чулками и бюстгалтер с открытыми чашечками.
      -- Раздевайся! - распорядилась она. - И чтоб я больше не видела этих лохмотьев!
      Я несколько замешкалась. Как-то непривычно было так вот сразу обнажаться в присутствии постороннего.
      - Ну, в чем дело? - прикрикнула Тео.
      Я стала робко расстегивать блузку.
      - Догола, догола! - нетерпеливо подгоняла меня хозяйка.
      Мне не оставалось ничего другого, как полностью раздеться. Под пристальным взглядом Тео, внимательно изучавшей мою фигуру, мне стало не по себе.
      -- Превосходные природные данные, - вполголоса заметила она, - но имеется три-четыре лишних килограмма. Ничего, я приведу тебя в форму! А сейчас примерь все это.
      Бюстгалтер плотными кольцами охватил мои груди и слегка приподнял их, оставив почти совсем обнаженными. Куцый передник едва прикрыл волосы на лобке, а пояс с чулками наводил на вполне определенные ассоциации. По сути, теперь я чувствовала себя даже более обнаженной, чем до этого. Я чувствовала себя легкодоступной.
      -- Не хотите же вы сказать, сеньора, что я должна ходить в таком наряде, тем более, при мужчине! - воскликнула я.
      -- А чем тебе не по душе это одеяние? - прищурилась Тео.
      -- Но сеньора, вы же видите - передник ничего не прикрывает. А зад вообще остается голым!
      -- Отчего бы ему и не быть голым? - холодно поинтересовалась Тео.
      -- Но... Я ни за что в жизни не соглашусь ходить в этом! - воскликнула я.
      Теодолина смотрела на меня с плохо скрываемым любопытством и это как-то сбивало с толку. Потом она выдвинула ящик одного из столиков и вынула оттуда довольно-таки массивную резиновую пластину, прикрепленную к костяной рукоятке.
      -- А ведь ты не слушаешься, милая, - тихо проговорила она, легонько постукивая этим странным инструментом по ладони. - Не слушаешься!
      Я как завороженная следила за ее движениями, отметив, что резина покрыта довольно сложным и глубоким узором.
      -- Встань-ка вот сюда, - Тео показала на небольшое возвышение в углу, обитое темно-коричневой кожей. - Коленями!
      Внезапно я поняла, что вот сейчас, сию минуту буду впервые наказана. Все во мне воспротивилось этому. Я стояла неподвижно.
      -- Вижу, мы упрямимся, - тихо проговорила Тео. - Не можем преступить через самолюбие. Но мне вовсе не нужна самолюбивая служанка! Поэтому выбирай: либо ты сейчас же сделаешь, что тебе велено и нам больше никогда не придется возвращаться к этой теме, либо ты свободна. Считаю до трех. Раз. Два. Тр...
      Пусть бросит в меня камень та, которой довелось оказаться перед таким выбором и устоять. Я слишком хорошо понимала, что при той баснословно высокой зарплате, которую они платят, Касаресы без труда найдут другую, гораздо более покладистую девушку.
      Я подошла к возвышению и опустилась на колени...
      Прямо перед собой я увидела что-то вроде столба, тоже аккуратно обшитого кожей и увешинного разными цепочками и кольцами. Тео наклонилась и ловко защелкнула стальные браслеты на моих запястьях. Такая же участь постигла и мои лодыжки. Тео что-то подтянула и я к своему великому смущению почувствовала, что непреодолимая механическая сила разводит мои ноги в стороны. Легко было представить как я сейчас выгляжу, особенно сзади! Все произошло поразительно быстро.
      -- Ты была строптива, Маша, а горничная не имеет права быть строптивой, - назидательно проговорила Тео. - Единственная цель и смысл существования горничной - удовлетворять желания хозяев. Сейчас ты будешь наказана. Тебе понятно, за что?
      -- Да, - выдавила я из себя.
      -- Для первого раза я хотела дать тебе только пять шлепков, - продолжала Тео. - Но когда я приказала тебе встать в нужную позу, ты не сразу послушалась меня. Поэтому я удваиваю порцию. Понятно?
      -- Да!
      -- Ты должна сама выкликать удары - если ты собьешься в счете или я хлестну раньше, чем ты произнесешь очередную цифру - удар не будет засчитан. Это ясно?
      -- Ясно, - машинально пробормотала я.
      Повисла пауза. В голове у меня был полнейший хаос.
      Вдруг Тео размахнулась и, нисколько не сдерживая руку, опустила свое орудие на мои ягодицы. Раздался оглушительный шлепок и лишь через несколько мгновений до моего сознания докатилась жгучая боль.
      -- Раз! - машинально выкрикнула я.
      Тео звонко рассмеялась:
      -- Ты опоздала, милая. Этот не засчитан!
      С ужасом я увидела, что она снова поднимает карающую длань.
      -- Раз! - торопливо крикнула я.
      Хлясть! - резиновая пластина тяжело опустилась на мои половинки.
      - Два!
      Хлясть! - снова отозвалось ужасное орудие.
      - Три! Четыре! Пять!
      Было что-то глубоко унижающее в том, что мне самой приходилось накликать на себя удары. Сознание противилось этому самонаказанию, ягодицы пылали, я чувствовала, что готова на все, лишь бы дать им хоть минутную передышку.
      Вероятно, именно эта мысль меня и подвела. Перед седьмым шлепком я замешкалась, подсознательно стараясь оттянуть ужасный момент, и он грянул - совершенно впустую! Я страшно разозлилась сама на себя - и невольно пропустила еще один мощный шлепок, заставивший меня буквально заскулись от боли и унижения. Мой зад уже почти онемел, но на сей раз проклятая резина плотно приложилась к одному из самых чувствительных для каждой женщины мест. Отчаянно боясь опаздать и на этот раз, я крикнула:
      -- Семь! - и замерла в ожидании удара.
      Но его все не было и не было. Испуганно, недоуменно я обернулась.
      За моей спиной стояла Тео и спокойно улыбалась:
      -- Осталось всего четыре. Передохнем? Пусть бедная попка пока вернет себе чувствительность.
      Ждать продолжения было мучительно, тем более, что одновременно я испытывала острый приступ похоти и стыда. Казалось, Тео отлично понимала, что я переживаю.
      -- Так и кажется, что самолюбие кроется именно в попке, - со смешком заметила она. - Если хорошенько поработать, его можно выбить за пять минут.
      Она была права: сейчас во мне не было ни грана самолюбия. Было лишь сладострастие униженности, какое-то странное желание пасть еще ниже.
      -- Стегни меня! - попросила я, мучительно стыдясь своего желания. - Стегни между ног!
      Тео хихикнула и не двинулась с места.
      - Ну стегни же! Хлестни! - яростно закричала я, максимально прогибаясь, буквально выворачиваясь наизнанку. Не сомневаюсь, что в этот момент мои набухшие половые губы являли собой весьма аппетитную мишень.
      Тео поднялась и голой ладонью влепила звонкую оплеуху этому ждуще приоткрытому ротику. Потом еще и еще.
      Я даже и не пыталась уклоняться от ударов, наоборот - покорно принимала заслуженное наказание. Во мне словно прорвался давно назреваший нарыв. Это было какое-то очищение.
      Наконец, град шлепков иссяк. Ягодицы и ляжки нестерпимо горели, но гениталии, как ни странно, сохранили повышенную чувствительность. Я пребывала в состоянии эйфории и перевозбуждения. Кажется, мое состояние передалось и Тео. Она опустилась рядом со мной на пол и страстно ласкала пальчиками вход, проникая все глубже и глубже, вводя несколько пальцев, ладонь, потом всю руку... Никогда еще не было у меня такого ощущения наполненности, растянутости, натянутости - словно перчатка. Меня вдруг потряс мощнейший оргазм, я почти потеряла сознание, белая вспышка ослепила меня. Ничего подобного я не переживала никогда в жизни.
      Придя в себя, я обнаружила себя уже развязанной, лежащей на полу, а Теодолина сидела рядом и поглаживала меня, приговаривая:
      -- Ну вот и хорошо, вот и прекрасно! Из тебя получится просто замечательная горничная. А теперь за работу, милая!
      Я встала, покорно натянула пояс, чулки, бюстгалтер, передник - и пошла заниматься домашними делами, ощущая каждое движение воздуха пылающими ягодицами. Роскошные зеркала бесстрастно отражали впечатавшийся в них богатый узор...
      Невольно я полагала, что преодолев мое первое сопротивление Тео станет наказывать меня при каждом удобном и неудобном случае, просто для собственного удовольствия, однако ничего подобного не произошло - она действительно рассматривала меня как ничего не значащую служанку, так сказать, одушевленное орудие домашнего труда. Кары разного рода были всего лишь удобным способом регулировать мои рабочие характеристики. Так дрессируют собаку, объезжают лошадь - она не видела во мне личности, и мне казалось невероятно унизительным именно то, что никто не старался меня унизить специально. Еще ужаснее было чувствовать такое отношение со стороны лощеного выпускника Гарварда. Я прислуживала чете за ужином или завтраком в своем предельно откровенном наряде и видела, что хотя Косту в какой-то степени интересуют мои стати, ему лень даже протянуть руку, чтобы взяться за них. Ну можно ли сильнее уязвить самолюбие юной женщины с отличной фигурой? Оказалось - можно! Для этого еще требуется, чтобы в глазах мужчины читалась безмятежная уверенность: это мне и так принадлежит в любой момент!
      Оставшись одна, в своей комнате я часами анализировала свои ощущения, пытаясь разобраться, действительно ли они хотят меня унизить и наслаждаются моим унижением, либо же это все мои совковые домыслы, так сказать, комплексы самолюбивой букашки. Я не могла понять, как можно с одной стороны ни разу не повысить на меня голос, обращаться на изысканно-вежливом кастильском наречии, а с другой - без малейших колебаний, с полным сознанием правоты наказывать как какую-нибудь рабыню. Ситуация казалась настолько необычной и так захватывала меня, что частенько я наблюдала за собой как бы со стороны и это оказывало благотворное воздействие на мою психику. Короче говоря, мне было не только унизительно, стыдно, позорно - но и безумно интересно.
      Теодолина никогда не бросала слов на ветер: у Касаресов должна была быть горничная с идеальной фигурой, поэтому каждое утро мне приходилось заниматься интенсивной гимнастикой под ее строгим присмотром. Это была настоящая работа, с меня сходило семь потов и все упражнения я должна была делать нагишом - опять же, вовсе не для того, чтобы я чувствовала свою униженность или возбуждение, в просто из соображений удобства: так Тео могла лучше оценить ход и результаты занятий, так ей было проще стимулировать мое усердие длинным дрессировочным хлыстиком. Нет, нет, она им никогда не злоупотребляла, но не спускала мне и малейшей недоработки или небрежности. Стоило чуть замешкаться, едва заметно сбросить темп - и обнаженное тело тут же настигал жалящий укус, причем Тео даже не приходилось для этого подниматься из шезлонга - хлыст настигал меня в любом углу небольшого тренировочного зала. Конечно, было безумно унизительно мчаться по кругу, высоко, словно цирковая лошадь, поднимая колени и все время страшась хлесткого удара сзади по ляжкам, но в том ли состояла цель Тео, чтобы вызвать во мне это чувство униженности? Или это был самый короткий путь к идеальным пропорциям? Мои внешние данные действительно быстро улучшались - каждый вечер я изучала себя в зеркале. Я даже не была уверена, портят ли мое тело короткие розовые полоски, оставленные хлыстом - или они делают его более пикантным и возбуждающим? К тому же они так быстро сходили...
      По выходным, если не было срочной работы, Касаресы любили поваляться в супружеской постели. Тогда я самостоятельно занималась домашними делами, стараясь их не беспокоить.
      Однажды меня призвал в спальню звоночек Тео. Супруги явно только что завершили грандиозную любовную битву: Тео лежала на спине широко раскинув ноги с блаженно-сытым выражением на лице, смуглая, густо покрытая курчавыми волосками грудь Косты лоснилась от пота и он тяжело дышал.

сделано за 0.0047 сек.