Через десять минут я обхватил Лили за ноги, поднял её в воздух и, чувствуя животом гладкие позвонки её белой узкой спинки, насадил дочь на свой горячий член. Коленки девочки задрожали. Лепестки её розового бутона примялись, пустив толстое дерево жизни в глубь тела. Мне казалось, что я пустил корни в этом неразвитом нежном влагалище и погибну, если выйду из него до конца. Поэтому я снова и снова насаживал свою лёгкую дочку на тяжёлый фаллос.
     Она вновь застонала и откинула голову назад, коснувшись моего плеча измазанным спермой локоном. О да! Именно этот жест делала её пятнадцатилетняя мать, когда мы с ней совокуплялись в такой же позе в школьном туалете. Лили была и есть - я до сих пор верю в это - одна и та же девочка, безгранично принадлежащая мне. Ей я подарил свою душу до самого остатка...

     После двух месяцев безграничной близости с Лилией в нашем гнёздышке поселилась её пятидесятилетняя бабушка (моя бывшая тёща) под предлогом, что приехала на несколько недель погостить у внучки и зятя и что ей больше негде жить в этом городе (она почти десять лет жила на юге страны). Она была тёткой крайне подозрительной, и настоящей целью её визита являлось, как я тогда смутно догадывался, выяснить, в каких отношениях находимся мы с Лили.
     Сон её был чуток до малейшего шороха, и в первые дни я ругал её про себя, когда, чуть повернувшись в постели в надежде обнять дочку, слышал, как, кашляя, эта старая карга встаёт посреди ночи, ворча, что хочет воды. Надо сказать, чуть только она увидела в моей тесной квартире двуспальную кровать, сразу с плохо скрываемой злобой сообщила, что внучке необходима отдельная кроватка. Лили (умничка!) парировала тем, что спит здесь всю жизнь и ни за какие пироги не "переедет" на другое место.
     Бывали ситуации и пикантнее. Например, однажды проснулся я в объятиях полуголой Лилии и сквозь её душистые каштановые волосы увидел два злобных глаза, сверкающих в утренних солнечных лучах. "Что это такое! - негодовала старая тёща. - Просто не верится!.. Да я..." И она пыталась уже вылить на меня всю накопленную ей грязь, но мне и в тот раз удалось заткнуть её... какая дочь не обнимет во время сна единственного в своей жизни близкого человека, папу-маму-друга? На что тётка заворчала о неправильном воспитании ребёнка и прочих гадостях.
     С тех пор, как в нашем гнёздышке поселилась гадюка, мы с Лили почти не занимались любовью... эта змея повсюду ползала за нами и тихо шипела. Её присутствие несказанно отравляло нам жизнь. Но однажды ночью мы не выдержали...
     На часах светилась цифра четыре, Лили от лёгкого прикосновения моих губ проснулась, и мы слились в поцелуе. Голые ножки Лили, почувствовав мои руки, разжались. Трусики были спущены до колен. Под одеялом накопился жар, мутящий сознание. Всё, чего нам хотелось - это слиться друг с другом и замереть навеки в этом блаженном состоянии спокойствия и гармонии. И я просунул член в мягкое между ног своей законной жены. Кровать поскрипывала, мы сопели носами, но старались любить друг друга как можно тише... И находясь в предельном напряжении, я услышал, как супруга моя вскрикнула. Сначала я подумал, что она вскрикнула от удовольствия. Потом почувствовал, как жар, в котором мы совокуплялись, рассеялся... самое подлое в мире существо стянуло одеяло, обнажив мою голую спину... Она торжествовала и с трудом скрывала свой мерзкий триумф под маской возмущенного удивления.
     - Сука! - заревел я в бешенстве, наступая на хвост гадюке. - Сука!
     Сперма толстой струёй брызнула из возбуждённого фаллоса прямо ей на пижаму. Старуха не на шутку испугалась. Похоже, всё сложилось не так, как она ожидала. Мне кажется, что этой ночью она хотела взять реванш за то, что когда-то проглядела невинность своей дочери. Но разве не глупо мстить за зачатие Лили, которую она теперь могла так легко отсудить у меня?
     Эта стерва ещё никогда не видела меня в таком грозном виде. И больше никогда и не увидела. Последнее, что она вообще видела, это дрожащие мускулистые лапы, которые сошлись на её горле и выдавили её гнусную жизнь, как дешёвую зубную пасту, - нет, как вонючий сапожный крем - из старого никому не нужного тюбика. Тело было выброшено в окно и глухо шмякнулось о мусорные баки, чьи вечно голодные рты всегда разинуты в ожидании таких ничтожеств, каким являлась эта змея.
     За спиной раздавались рыдания моей дочки, их удалось мне заглушить только запихав свой член в её мокрый розовый ротик. Она, поперхнувшись, принялась сосать его и потихоньку успокоилась.

     Я понимаю, что читатели осуждают меня за мои мысли и поступки. Право, для меня тоже есть мусорный бак, самый вонючий и ржавый, но как бы не презирал меня целомудренный читатель, единственным оправданием перед ним будет только то, что любовь моя к Лили была самым главным чувством моей жизни. Искренним, ничем не омрачённым чувством. Эта любовь отделила нас от всего мира, её глубина позволила нам свить собственный парадиз, который не разрушился даже после того, как в родном гнёздышке пролилась ядовитая кровь.
     После трагедии, произошедшей у меня на квартире, нам с Лили пришлось не медля покинуть город и отправиться путешествовать куда глаза глядят. Денег было крайне мало и за границу скрыться мы не имели возможности. Пришлось лишь скромно довольствоваться номерами дешёвых гостиниц. Но каждый из номеров мог дать фору любым царским палатам, когда там находились мы, до беспамятства влюблённые друг в дружку.
     В нашем спонтанном путешествии мы и не заметили, как кончилось лето и наступила осень. Деньги были уже на исходе, и без того худенькая Лили похудела ещё больше. Но цветок не вял, а пах всё ароматнее и с каждым днём становился всё притягательней и притягательней.
     Ни дождь, ни снег не могли омрачить нашего счастья. Однажды в безлюдном парке, покрытом первой сединой, Лили отдалась мне прямо на скамье. Её голая попка поднималась и опускалась, скользя по твёрдому стволу дерева жизни, из ротика вырывалось тихое постанывание. Её каштановые волосы, в которые я закутал свое лицо, были холодными, но согревали меня больше, чем одежда. И было нам глубоко параллельно, что какой-нибудь редкий прохожий багровел при виде нас.
     Помню отчётливо день, когда у меня в кармане осталось ровно столько, сколько можно было бы заплатить за шикарный номер в привокзальном отеле одного небольшого городка. Его мне очень настырно предлагали, я даже удивился отчего это вдруг... Ведомый странным предчувствием, я решил испытать судьбу и снял этот номер на ночь. Это была ночь на двадцать четвёртое сентября.
     Данный нам номер от стен до потолка был облеплен зеркалами. Видно, количество всего зеркального, серебристого и золотистого и определяло, главным образом, его престижность. Я мысленно представил, как эти зеркала буду отражать наши нагие тела, танцующие в постели. Вместе вымывшись в широкой ванной, мы с Лили... Впрочем, это началось уже в самой ванной, когда я стал намыленной рукой массировать ей влагалище, такое мягкое, податливое, как тесто. Дочка от такой ласки, стоя на коленках, шире раздвинула ножки и взяла в ротик мой большой член. Ей всегда жутко нравилось это занятие.
     Чем ближе было удовольствие, тем интенсивнее моя широкая ладонь мяла цветок под её попкой. Вторая моя рука пробралась к ягодицам и просунула два пальца в анус, отчего спинка Лили по-кошачьи выгнулась. И тут мне захотелось... Кожа вокруг анального отверстия натянулась как на барабане, Лили почувствовала внутри попы острую резь, вызванную толстым инородным предметом, который мышцы стремились отторгнуть. Но эта боль доставляла ей удовольствие, поскольку исходила от меня... Невероятными усилиями мне удалось запихать в попу весь свой толстый член. Он был так там зажат, что разбух ещё сильнее и не вынимался обратно. Лили заплакала. Но я, знавший этот плач, только сильнее насадил её и стал запихивать свою ладонь ей во влагалище. В ванную засочилась кровь, в стенах умножался истошный вопль дочери, а я всё глубже и глубже проникал в её детское маленькое тело. Вскоре я просунул кисть руки в её кровоточащую щель до конца, как в тряпичную куклу. Задний проход был тоже забит до предела. Дочка заизвивалась, как червяк на крючке, не переставая тонко голосить. Потом она повернулась ко мне лицом и мы стали отбирать друг у друга воздух до потери сознания. Свободной ладонью я сильно сжал плоскую, почти мальчишескую её грудь, и начал спускать...
     Хватка моя ослабла, Лили потеряла сознание. Я включил ледяной душ и окатил сначала себя, потом её. От неожиданного холода она очнулась и дико уставилась на меня. Потом прыгнула мне на руки и крепко-крепко прижалась всем своим крошечным существом ко мне.
     После ванной мы легли в постель, где предались ненасытным любовным ласкам. Сколько раз мы занимались любовью этой ночью! Теряя всякий рассудок, мы питались друг другом и нам не нужно было иной пищи (благо, что денег на неё уже и не оставалось в прямом смысле). Нежное влагалище Лили вновь обагрялось кровью, запятнавшей белоснежные - тёмно синие ночью - простыни. Я пил из всех щелей своей дочери её душу и спускал ей свою вместе со спермой во всевозможные щели. Мы наслаждались до абсолютного изнеможения, до полусмерти, до смерти, и кто бы мог знать, что эта ночь окажется для нас самой последней...

сделано за 0.0009 сек.