рассказ: Противники
автор: Лычёв Дима
тема: голубые
размер: 40.25 Кб., дата: 01-04-2001 версия для печати
страницы: 1 2 3 [След.]

     И когда я научусь от всего отключаться и нормально засыпать? Все люди как люди, а тут вся жизнь поделена на дебюты, миттельшпили и эндшпили. Пробую закрыть глаза. Мигом всплывает сегодняшняя партия. Казалось бы, спи спокойно, выиграл ты ее… почти выиграл… никуда он от тебя не денется. Что же тогда меня мучает? Что?
     Включаю свет. Позиция на доске. Ну да, все тут ясно. Если будет умницей, получит мат в восемь ходов, если дуриком окажется, и того раньше. Парень он вроде неглупый, так что сдаться должен без доигрывания. Вот сейчас дома проанализирует хорошенько и скажет мне завтра… блин, уже сегодня… своим тоненьким голоском: «Сдаюсь». Я получу заветное очко и за два тура до конца турнира официально подтвержу «мастера». Блин, и какой деятель придумал каждый год звание подтверждать?
     Прокручиваю партию заново, с первого хода. Защита Нимцовича. Малый, который со мной в «нимцовке» тягаться вздумал, - Миша Немцов. Потому и запомнил, что у него кликуха «Нимцович». Своим четвертым ходом, рокировкой, перевожу партию в основную ветку варианта Рубинштейна. Много партий я выиграл этим дебютом. Не знаю, за что его люблю, вроде и красоты в нем особой нет. Фартовый он для меня, поэтому и люблю.
     Вспомнил я этого Немцова. В прошлом году с ним играл. Как раз после того, как вздул его, я и выполнил норматив мастера спорта. Если поднатужиться… да-да, я его засыпал на варианте Найдорфа в «сицилианке». Ходов двадцать он выстоял. Раньше он совсем по-другому выглядел. Очкастый такой, чернявый, худосочный и противный. А сейчас… сейчас… линзы, наверно, вставил. И волосы осветлил. Густые черные брови смешно выделяются на фоне белых, почти седых волос. У меня то же самое, но зато всё свое, не химия какая-нибудь. И семнадцати, поди, нет, а вырядился, как мат в два хода пешками.
     В этом-то и прикол, что я больше не на доску смотрел, а на противника. «Рубика» я знаю во всех вариантах до десятого хода, а вот у Немцова, похоже, проблемы начались уже на седьмом. Задергался, завертелся весь на стуле. Ну, думаю, малыш, ты уже мой. «На седьмом ходу жизни скончался Нимцович - человек и защита… Плывут пароходы - пиздец Мальчишу».
     Седьмым ходом товарищ противник возжелал рокирнуться. Я посмотрел на его руки. Подрагивают - чуть ладью не выронил. Взял ее своими тоненькими длинными пальчиками, притулил к королю, по-прежнему находясь в раздумьях. А чего там думать: «Взялся - ходи», это я еще с семи лет помню, когда первый раз за доску сел. Но вот его тоненькие пальцы обвили короля вокруг воображаемой шеи и перенесли в безопасное, по замыслу Немцова, место. Хе-хе, безопасное…
     Я откинулся на спинку стула и наблюдал, как ходят желваки противника Немцова и как не ходит он сам. Сам того не замечая, он строил смешные гримасы: то носом своим курносым поведет, то тонкие алые губки бантиком вытянет, то сверкнет злющими черными глазами. «Очи ка-а-арие, очи жгу-у-учие…» - блин, не будь это первенство города, запел бы! Моя беспечная поза явно бесит его. Ню-ню, ты лучше на доску смотри.
     Жалко мне его стало, пошел в курилку - время все равно у него тикало. Люблю думать, выпуская кольца. Сколько классных комбинаций родилось в моей головёнке под треск сигареты! А говорят, курить вредно… Начал я это дело три года назад, в четырнадцать. Быстро втянулся и уже через пару месяцев не мог обходиться на турнирах без курева. А попробуй, покури на глазах у всего честнОго и злого народа, когда тебе еще и пятнадцати нет. Стукачей у нас - полон клуб, быстро Мастеру доложат.
     Возвращаюсь, принося Немцову презент в виде табачного шлейфа. Ему только на первое апреля презенты положены. Батюшки, а он сподобился ход сделать! Да еще самый сильный! В нем явно дремлет гений. С каждым днем всё крепче. Так, всё, Митяй, игрушки кончились, врубайся в доску, а не то эта шмакодявка устроит тебе натяжку и отберет твое законное очко. Очи карие сверкают уже по-другому. Насмешливо, мол, центр-то мой оказался, пока ты там курил. Наглею и двигаю королевкую пешку вперед, на е4, давая понять, что центр не только его. Как говорит моя бабка, всехний. Смотрю на него: рожденный ползать, куда ты лезешь?
     Перепалка глазами продолжается ходов десять. Немцов за это время из конвульсионного малыша превращается в зверя. Тонкие длинные пальцы берут фигуры уверенно, четко, с размахом опуская на новую клетку. Рожа важная, как на Доске Почета. Да-а-а, надо срочно мальчонке пыл сбивать. Немцов увлекается физиогномией моей физиономии и пешкой и не замечает, как я собираю рать для атаки на королевском фланге. Отдаю многострадального пешака только на 34-м ходу и следующим своим ходом начинаю матовую атаку. Король его гол, зверь Немцов уже и не зверь вовсе: грызет ногти и спрашивает меня глазами: что, всё? Я ему так же и отвечаю: да, всё, сливай воду.
     Шизанутый он какой-то. На сороковой ход, последний перед откладыванием партии, у него тридцать восемь минут, и он все это время сидит и нагло пялится на меня. Вроде и в глаза, но в тоже время куда-то за. Блин, стихами думать начал! Ну ладно, понимаю, Корчного травили психотерапевтами, когда он Карпова дрючил, но этот-то не светило кагэбэшного гипноза. Ну, думаю, думай. А сам курить пошел.
     Ну вот, вспомнил всё в деталях. Осталось только допереть, фигли мне не спится. Тушу свет. Натягиваю веки на крупскообразные от табачного дыма глаза, и… снова погружаюсь в Рубинштейна, будь он неладен. Вот его рокировка (Немцова - не «Рубика»), робкие пальцы, вот его тиски вокруг моей пешки, вот его наглая рожа, вот его собачий, молящий о пощаде взгляд. Больше десяти лет занимаюсь шахматами, но они мне ни разу не снились. Ни разу! До этой ночи.
     Холодная вода не помогает очнуться от бреда именем Нимцович. Скорей бы конец турнира. Мало мне городского первенства, месяц назад еле из школы выпустился, да еще и без троек умудрился. Нет, лучше и не начинать вспоминать, это пострашнее «детского мата» было.
     Бабка возится на кухне, попыхивая «Беломором». Сколько раз хотелось сказать ей «бабушка», но не получалось. Бабка она. Но суффикс ласкательный. Маленькая такая, до пупка мне. И круглая вся, как головки у пешек. Я люблю ее больше всех на свете. И за то, что вырастила меня, и за то, что она совсем не такая, как, допустим, та, что Колобка пекла или та, что пирожков от Красной Шапочки так и не дождалась. Моя видит мир через призму среднего пальца, который она показывает всем. Кроме меня. «Мне до пизды моя жизнь, для меня главное - твоя», - сказала она мне как-то, когда я пришел, побитый второразрядником. Что-что, а утешать она умеет одним предложением.
     Когда я слышу про кого-то, что у него, мол, хорошее воспитание, я не могу себе представить, как это. Что, этикету гувернантки учили с первого класса? Или книжки вредные читать запрещали? Моя бабка мигом выработала у меня хорошие манеры. То веником, то ремнем, то просто крепким, как ее «Беломор», словцом. За словом она никогда в карман не лезла. Карманы у нее вечно дырявые. Вся ее пенсия идет на укрепление моего скелета, мышечного аппарата и на развитие моих прожорливых мозгов.
     Помнится, в третьем классе я стащил в библиотеке книжку Дрюона. Бабка усекла, что я запоем читаю нечто толстое, заглянула как раз на странице, где некий Гуччо Бальони засасывал свою полюбовницу в широком поле. «Ты… это… с девками особо не водись. Бляди они все, сучки. Де-е-евочки… да они, если хочешь знать, уже в пеленках не девочки», - это дословно то, что услышал девятилетний пацанёнок. Не понял, но запомнил. Вот такое у меня было воспитание. Хорошее воспитание. Я серьезно. ===- Бабк, а я, кажись, вчера еще одно очочко взял.
     - Ты главное, своё не порви. Посмотри на себя, у тебя скелет кожей обтянут, так и мозги все свои проебёшь.
     - Бабк, одни вот с годами умнеют, ты с годами стареешь, ну а я худею. Не говори, что мне нужно делать, и не скажу, куда тебе нужно идти. И вообще, я не за фигурой слежу, а за фигурами.
     - И когда ж ты будешь играть против Каспарова вместо этого кастрата Карпова, а? Не доживу я, наверно…
     - Не знаю, что ты пьешь от головы, но тебе это явно не помогает. Не ссы, тебе еще моих внуков нянчить придется, - я захлопнул входную дверь.
     - Тебе только коней своих со слонами рожать, - услышал я у лифта прокуренный голос.
     Х-ха, «рожать». Во выдала старая! Прекрасно ведь знает, что у меня никого нет. Однажды, год назад, я привел домой девчонку из клуба. Якобы французскую защиту вместе разучивать. Это она такой предлог нашла. Я догадывался, что за французские страсти от меня требуются, но я не знал, что не буду к этому готов. Она взяла на себя всю инициативу, у меня там было все в порядке, но… в самый под…входящий момент в башке вспыхнул… вариант отравленной пешки. Есть такая фенечка во французской защите. Мой боец вмиг оказался в патовом состоянии, и девочка удалилась, обдаренная обломом и с отравленным самолюбием.
     Я не хотел знать, что такое секс. Мастер мне как-то сказал в приватной беседе, что десятки гениальных самородков-акселератов кончили с шахматами, потому что начали кончать в кого-то. Прочитав в Библии о жестокой судьбе Онана, я дал себе зарок не заниматься даже этим. И не хочется ни капельки! Отсюда регулярные поллюции и столь же регулярное ворчание бабки: «Опять дрочил? Сам стирать будешь, у меня руки болят». «Бабк, это поллюции», - виновато отвечал я. «Попизди у меня», - бабка протягивала руку и огонораривалась за стирку блестящей денежкой.
     Я никогда не стирал. Всё она. Но за деньги. Так повелось с шестого класса, когда я начал прилично для столь юного возраста зарабатывать. Ходил в парк играть блиц с большими дяденьками. У меня тогда первый разряд был. Плюс по-детски быстрая реакция. Это и приносило в конечном итоге комфорт в виде свежеговыстиранного нижнего и наножного белья. Двумя годами позже, когда я был камээсом, обобранные до последнего рубля дяденьки изгнали меня от греха подальше. В прошлом году я заглянул в парк снова. Вырос, не признали сразу. В кармане была мелочь и десять долларов. Я предложил пышноусому седовласому деду, которого я помнил с детства под именем Стас, сыграть на мелочь. Поддался, старик сгреб в горсть мое богатство и спросил, хочу ли я еще. Я ответил утвердительно. И добавил, что могу поставить десять долларов на свою победу, причем, не глядя на доску, вслепую. Стас поставил по такому случаю в пять раз больше. Пятьдесят баксов перекочевали в мой карман ходов после двадцати. И в этот раз я долго в парке не продержался. Немного поторчал в ожидании новичков, но солидарное старичьё меня моментом разоблачало. Позарившуюся было на зелень бабку пришлось учтиво обломить.
     Иду за свой стол. Немцов уже на месте. Нетерпеливо стучит пальцами по столу. Сажусь: «Привет». «Привет». Судья вскрывает конверт с моим записанным ходом и воспроизводит его на доске. Немцов, немного подумав, протягивает руку и дырявит меня карими очами: «Поздравляю с победой». «Спасибо». Он задерживает мою руку на некоторое время, заставляя бросить на него вопросительный взгляд. «Не за что, кушайте на здоровье». Во нахал, а! Быстро ставлю автограф на его хрюкописях, протягиваю свой листок, бережно кладу его в карман: «До свидания, Миша Нимцович. Учите «Рубика», говорят, полезная вещь». «Да пошел ты!» - летит мне в спину.
     Вот почему в шахматах, в отличие от других видов спорта, соперник противником называется. Ну как такого можно соперником назвать? Не надрывайся, болонка крашенная, не видать тебе мастера спорта. Вот еще и Тропарёв наш тебя сделает… А кстати, как он там?
     Тропарёв появился в нашем клубе на неделю позже меня и сразу сделался главным моим противником. Когда на турнир нужно было послать одного от клуба, Мастер устраивал между нами настоящее побоище - десять партий с укороченным лимитом времени. Почти всегда единственную путевку выигрывал я. Но это не помешало Тропарёву в прошлом году стать разом со мной мастером спорта, а еще чуть раньше и моим другом. Мы вместе прикалывались над второразрядниками, вместе дрючили нашего Мастера… да всё вместе. Я и секретом о существовании в парке денежных стариков на уровне третьего разряда с ним поделился. И даже процентов не затребовал.
     Тропарёв - боец. Но нудный, зараза - иногда может перетянуть на свою сторону стопроцентно ничейную партию. Сидит, нудит, вымучивает, а ты зевай себе во весь рот и рожу его рассматривай. Двадцать лет почти, а еще не бреется. Кожа нежная, щеки вечно розовые. Глаза веселые, живые и зеленые. Ровнехонько два метра ростом (Тропарёв - не глаза), еще худее, чем я. Такая вот вся сухая, но шибко умная жердь.
     Сейчас эта жердь зависла в позе Мыслителя над доской, размышляя над безнадежно ничейным ладейным эндшпилем. Его ничья делала меня единоличным лидером турнира. Два первых места едут на межзональный турнир в Варшаве. Я не сомневаюсь, что мы поедем вместе. Первый раз в загранку!
     Вопреки турнирной логике, мне хочется, чтобы он вырвал очко у очкастого хлюпика, сидящего в оппозиции с гордым видом пешки, чудом проведенной в ферзи. Командная солидарность, наверное… Честное слово, мне все равно, кто из нас выиграет турнир, главное, чтобы второй занял второе место. Особо сильных соперников не видать. Немцов, разве что. Если Тропарёв сделает его в следующем туре, а он обязательно его сделает, всё встанет на свои места.
     Оглядываюсь вокруг. Народ углублен в думы о судьбе остатков своих войск. На одно лицо все: очки, прыщаво-ботанический видок и печать задроченности на лицах. Юные паганели. По сачку в руки - и за мухой цеце в страну Намибию!
     Ну а я, понятно, вне конкуренции. Когда кто-нибудь из новых знакомых узнаёт, что я мастер спорта, у них рождаются варианты от бокса до плавания. На мое чистосердечное признание отвечают смехом. Ну и пусть, мне это нравится.
     Тропарёв между тем подписывает очкарику пол-очка. Чтобы носить очки, мало быть умным, нужно еще и плохо видеть. Очкарик свою ничью узрел, разменяв последние ладьи.
     Назавтра Тропарёв зевает от Немцова «линейный мат». Немцов - мастер. Спорта. Подхожу, поздравляю. Тонет в компании одноклубников и даже не благодарит. Возвращаюсь к своей доске и дожимаю своего паганеля в эндшпиле с разнопольными слонами. Турнир мой! ===Нахожу забившегося в угол Тропарёва:
     - Олег, не дрейфь, сдам тебе партию послезавтра, и ты второй. Ты ж вроде обходишь Нимцовича по доппоказателям в случае равенства очков?
     - Сдавать партии нечестно. Блядь, я «линейку» с десяти лет не получал!
     - Олег, но ведь мы же друзья?
     - Мы противники, Мить, мы навсегда противники... У нас с тобой еще столько всего впереди, а ты «сдам»! Я не привык быть должником.
     - Тут даже и не в дружбе дело. Ты что, не хочешь, чтобы клуб два первых места взял? И в Варшаву не хочешь?
     - Хочу, но не таким способом.
     - Тогда выиграй, возьми и выиграй у меня. Давай, Атаку Торре, она у тебя мощная?
     Подходит Мастер:
     - Да, Митяй, надо бы слить вот этому (кивает на красного, как пожарная каланча, Тропарёва) партейку, только невзначай. Зевни пешкаря или качество за атаку пожертвуй, а там он тебя и додавит.
     - Да о чем речь, Мастер? Я-то готов, да вот Тропарёв не хочет.
     - Ну пусть так выиграет, умник. Мастеру спорта, как щенку безразрядному, закатывают «линейку», он даже сдаться не успевает, а теперь мне тут гонор свой показывает! Торре будете играть, Тропарёв, понял меня?
     Тропарёв понял. Мы преклонялись перед нашим Мастером. Никогда не называли его по имени-отчеству. Всегда Мастером. Он не только сделал нас первоклассными шахматистами, он привил нам сладостный, ни с чем не сравнимый мандраж по этой игре. Ни я, ни Тропарёв не можем и дня прожить без шахмат. Мы во многом похожи: оба асексуальны, оба расплываемся в почтении перед портретом великомученика Корчного, оба спецы по «сицилианке». Мастер прекрасно понимает, что еще годик, и две прекрасные маргариты слиняют от него в черную дыру коммерческих турниров. В клубе он специально отводит нам позднее время и наслаждается до глубокой ночи дружным дуэтом, который громит его на чем свет стоит.
     Ученики превзошли своего Мастера. В свое время он подавал большие надежды, но в 25 лет, будучи международным мастером, попал в сети, умело расставленные невзрачной блондинкой (он показывал фото, когда рассказывал свою историю-предостережение). Блондинка при разводе отсудила себе квартиру, Мастер, как это часто водится среди нашего брата, начал спиваться. Его перестали выпускать за границу. Как-то он признался нам, что в клуб пришел совершенно случайно. Немного подзаработать, набрать, насколько это возможно, форму и слинять по-быстрому. Но тут появились мы с Тропарёвым и тормознули Мастера на целых восемь лет.
     Курю третью сигарету подряд. Чья-то рука на плече. Длинные немцовские пальцы.
     - Чего тебе?
     - Димон, извини меня за вчерашнее, ладно? - блин, что за дурная привычка смотреть в глаза, но в тоже время мимо?
     - Ладно. И ты меня тоже, Миш.
     - Да, чуть не забыл, поздравляю с чемпионством! За тур до конца… Рано мне с тобой тягаться.
     - Спасибо. Куришь?
     - Нет, но хочу попробовать.
     Давится дымом, сейчас блеванет. Писклявый кашель раздается эхом в курилке-туалете. Еле приходит в себя:
     - Димон, завтра свободный день, давай сегодня вместе отметим?
     Я подпрыгиваю от неожиданности:
     - Что?
     - Ну как что? Твою победу, моего «мастера». У меня родаки в отлучке, может, бухнём за всеобщую победу дебютов над гамбитами?
     - А Тропарёва пригласишь?
     - Ага, ща пойду и приглашу. Вот тебе адрес с телефоном, приходи часикам к восьми, ладно?
     - Ну ладно.
     Мог бы и просто адрес сказать, а не листочки совать. Память на цифры - наша профессиональная гордость.
     Я вообще-то не пью. Разве что бабкин самогон, да и то по праздникам типа выигрыша турнира. Кстати, а это идея - притаранить на сходку пузырёк! Иду домой выпрашивать.
     - Бабк, а бабк, бутыль твоей отравы позарез нужна. Дашь?
     - Давалку нашел! А куда это ты намылился?
     - На блатхату, куда ж еще! Кстати, поздравь, я турнир выиграл и в Польшу через неделю еду.
     - Ну а мне-то что с этого? Денег-то дадут?
     - Дадут немного.
     - «Немного»! На бутыль-то хватит?
     - Ага.
     - Ну ладно, будешь должен.
     - Кому я должен, всем прощаю, - прекращаю торги бабкиной же поговоркой.
     Блин, а тащиться-то на другой конец города! Почерк круглый, ровный. Странно, как я этого не заметил, когда ставил автограф на его записях.
     Дверь открывает существо а-ля освенцим в одних шортах. Пялюсь, не сразу узнавая хозяина блатхаты. Немцов в отмазки:
     - Димон, жарко же.
     - И что за воспитание - ходить полуголым при всем честном народе?
     - А еще нету никого. Проходи.
     Идет торжественное вручение бабкиного первача:
     - Позвольте поздравить Вас, уважаемый мастер.
     - Благодарю Вас, коллега, - протягивает ответный сверток, - Позвольте мне со своей стороны поздравить Вас с выигрышем первого в Вашей жизни столь крупного турнира. Не откажите в любезности принять сей скромный презент.
     - Покорнейше благодарю Вас. Право же, не стоило.
     - Отнюдь, милейший.
     Разворачиваю. Маленький пузырёк.
     - Что это, Миш?
     - Это попперс.
     - Почти «памперс». И как его пьют?
     - Его не пьют. Дай сюда, потом покажу, что с ним делают.
     Надуваю губы:
     - Ну вот, подарили подарок и тут же отобрали.
     - Сказано ведь, потом получишь, - ржет во всю ротовую полость.

страницы: 1 2 3 [След.]