Я - Ежова Аня. Мне исполнилось пятнадцать лет. Перешла в девятый. Дружу с парнем старше меня на год. Он перешел в десятый. Близости между нами еще не было, я этого боюсь. Он все время настаивает, говорит, что будет осторожен. Но я боюсь. Еще я боюсь, что он бросит меня, если я ему не дам. Девчонки говорят, что если парень сильно хочет, то он может найти себе на стороне. Я влюблена в Андрея и хочу, чтоб он был со мной. Вчера у нас было свидание, все было, как обычно, рассказывать или нет? Мы договорились встретиться в восемь у школы. Когда я пришла, он меня уже ждал. Мы немного погуляли, стало совсем темно, Андрей обнял меня, и мы пошли на наше место. Тихий угол, где мы обычно сидели, там нам никто не мешал. Мы сели, и Андрей сразу начал меня целовать, он обнимал меня левой рукой, его правая рука легла мне на грудь, он стал расстегивать мою блузку. - Андрюша, не надо, - шепнула я. - Ну что ты глупенькая, - он протиснул ладонь под лифчик, тронул сосок груди. - Андрей, ну не надо. Он меня совсем не слушал, да и протесты мои - это так, скорее ритуал. Он стал целовать меня взасос. Его язык оказался у меня в рту. Он перестал гладить мою грудь, я почувствовала его ладонь на своем колене. Я схватила его за руку, но он был сильнее, его ладонь двинулась вверх, скользнула под край юбки, выше, выше, затем, словно дразня, ниже и снова вверх и вот я почувствовала его пальцы на лобке, он гладил меня через трусики. - Андрюша, перестань, Андрюша, - чуть не плача, я тяну вниз его руку. - Ну что с тобой, я же не делаю тебе ничего плохого, я даже не шевелю рукой. - Вот и не шевели. - И не шевелю. Он вновь целует меня, и голова моя идет кругом. - Ты обещал не шевелить. - Ну рука же у меня не каменная, она сама слегка шевелится. - Ага, слегка. - Какая у тебя тугая резинка. - Ничего не тугая. - Но почему же я ладонь не могу продвинуть. - Потому что нельзя. - Вчера было можно, а сегодня нельзя? Мы опять целуемся, ему, наконец, удается проникнуть всей ладонью под резинку, мне щекотно и волнительно, я тесно сжимаю ноги, он же настойчиво старается продвинуть пальцы вниз. - Ну, Анечка, ну, пожалуйста, ну пожалуйста... - Боже, не надо, Андрюша, Андрюша, не надо. - Анюта, ну не сжимай коленки, ну любимая, ну дай мне... И у меня нет больше сил противиться, и я слегка раздвигаю ноги... В ту же минуту его горячая ладонь ложится на мою, ну не знаю, как сказать, Андрей называет это место "твой островок", можно погладить твой островок, говорит он иногда, теперь мой островок в его власти. Он двигает ладонь и слегка проникает пальцем в мою щелочку, и я умираю. Я умираю, я умираю, я умираю... Я, уткнувшись носом в его шею, шепчу что-то нечленораздельное, уже сама двигаюсь на его пальце, и невыносимая, сладкая судорога пронзает мое тело. Такая у нас с Андрюшей любовь. Я все еще вздрагиваю, мы дышим жарко, я всем телом ощущаю его неудовлетворенную страсть, теперь он берет мою руку, он ведет ее по уже хорошо знакомой мне дорожке, когда он успел расстегнуть брюки, я касаюсь его пальцами, он горячий, он большой, он твердый. Андрей впивается поцелуем в мою шею, боже, завтра опять будет засос, успеваю подумать я, а сама слегка оглаживаю его чудное орудие, Андрей издает хриплый стон и сильная, горячая струя выплескивается мне в ладонь, Андрей кусает меня в плечо, от неожиданности я вскрикиваю, и мы замираем. - Тебе хорошо было? - спрашивает он. - Хорошо, а тебе? - И мне, но нам обоим будет еще лучше, если сделаем все по-настоящему. - Нельзя, милый. - Ну почему, у тебя что, есть кто-то другой? - А то ты не знаешь, кто у меня есть. - Кто? - Ты, мой дурашка. - Оно и видно, что дурашка. Аня, давай, ты станешь моей. - Я и так твоя. - Совсем моей. - Я совсем твоя. - Не совсем. - Совсем. - Ты меня не любишь. - Люблю. - Любила, ты бы меня не мучила. - Как я тебя мучаю? - Не даешь по-настоящему, ты не понимаешь, как нам парням это нужно, ты не представляешь, как мне хочется. - Я боюсь. - Ну давай, я куплю этих самых... резиночек. - Ты с ума сошел, да и кто тебе их продаст. - Я достану, Анюта, достану, давай а? - Ты меня перестанешь уважать. - Я еще больше буду тебя любить, Анечка. - Ой, ну тебя, давай, помолчим лучше. И мы молчим, над нами черное звездное небо, начало лета, мне пятнадцать лет, я влюблена, и жизнь кажется мне прекрасной.
Тетрадь Димы
Вести записи - идея Наташки. Все молчат, я и не знаю ведет ли их кто, кроме меня. Наташка, правда, пару раз спрашивала, но так, вроде в шутку. Но я вот веду, и даже интересно. Приходится прятать от родителей и сестры, но у меня есть местечко, где никто не найдет. Меня зовут Дима, мне в мае исполнилось пятнадцать. Настало лето, нет уроков и я с пацанами гоняю на велике с утра до ночи. Предки часто загоняют нас с сестрой вкалывать в огороде, но с этим ничего не поделаешь - надо. Сестра на год старше меня, ее зовут Люда, она очень красивая, за ней ухаживают сразу несколько кавалеров, а она, похоже еще не определилась на ком остановиться, хотя пару раз я заставал ее с Генкой с таком виде... Вчера я ехал на велике и увидел, что впереди меня топает по дороге Ирка, она на год меня младше. Ветер развевал ее короткое платье, я уставился на ее ноги, чуть не свалился с велика. Подъехав к ней, я окликнул ее. - Привет Ирина! - Привет. - Не рада, что ли? - Чего радоваться? - То что я могу тебя подвезти. - Я и так дойду. - Садись, не съем я тебя. Давай. К моему удивлению она остановилась. Увидев, что она хочет сесть сзади, на багажник, я развел руки и показал, что место для нее впереди, на раме. Ира осуждающе посмотрела на меня, но послушалась, и повернувшись ко мне спиной, стала моститься на раму велосипеда. Я осторожно придержал ее, я помог ей, и мы поехали. Я чувствовал ее спину, но еще более волнительно было ощущение легких касаний руками к ее талии, ее длинные волосы развевались и касались моего лица, когда я крутил педали, мое правое колено чуть- чуть скользило вдоль ее бедра. Мне захотелось ее поцеловать. - Сильно спешишь? - Не очень. - Хочешь взглянуть на чудо? - Какое еще чудо. - Увидишь, это недолго. - Ну, давай, только не долго. Ну вот, а о каком чуде я говорил, я ничего не мог придумать, мысли мои заметались, но вдруг я придумал. - Поехали, тут не далеко, - я старался говорить спокойно. Она что-то ответила, но я не услышал, я повернул руль и даванул на педали. Мы съехали с дороги и теперь мчались по узкой тропинке, сначала по полю, затем мы миновали низкий кустарник и въехали на опушку леса. - Здесь, - сказал я и остановился. Ира спрыгнула с велосипеда и стала рядом, осматриваясь. Я положил велосипед и подошел к ней. Решимость целоваться куда-то исчезла. В голове вертелись рассказы парней о том, кто с кем и как, но вот я наедине с девочкой в лесу, нам никто не мешает, но я смущен и не знаю с чего начать. - Ну, где твое чудо, - она смотрела на меня, слегка улыбаясь. - Да здесь, здесь, - пробормотал я в ответ. - Пойдем, - я подал ей руку, и она взяла ее. Волнение охватило меня от ощущения ее тонких, прохладных пальцев. Мы прошли вперед и остановились. - Вот, - показал я. - Муравейник? - удивилась она. - Такого большого больше нет нигде, - сказал я, и это была правда. - Да, гигант, сколько же их там живет? - она обошла вокруг холмика. Я стал вспоминать книжку про муравьев, которую читал недавно, я стал говорить ей что-то про их сложную подземную жизнь. - Смотри, - я нагнулся и дыхнул на муравейник, муравьи резко засуетились. - Они думают, что медведь пришел, - засмеялась девочка. - Да, такой дых для них страшнее дождя. - Я думаю, дождь им совсем не страшен. - Да, наверное. - Давай посидим вон там, - вдруг предложила Ира. У меня сперло дыхание. Я сдернул свой жалкий пиджачишко, постелил его, Ира аккуратно на него села, а мне места уже почти не было, и я плюхнулся рядом, сминая густую траву. - Как сдаешь экзамены? - спросила она. - Алгебра четыре. - А остальные? - А пока был только один. Вам хорошо, вы в этом году не сдаете. - Ты куда-то поступаешь или пойдешь в девятый? - Пойду в девятый. Мы помолчали. - Ир, у тебя есть парень? - тихо спросил я. - Рано еще, - усмехнулась она. - Ну, это смотря для чего. - Для всего. - Нет, целоваться уже можно, - я старался говорить шутливо и спокойно. Ирка озорно взглянула на меня. У нее темные глаза, темные волосы. Ее красивое, нежное, юное лицо было доверчиво обращено ко мне. - Почем веснушки покупала? - Нипочем, - похоже, она немного обиделась. - Не дуйся, - шепнул я, и, нагнувшись, легонько коснулся губами ее щеки. Она не отреагировала. Я бережно обнял ее за плечи. Снова никакой реакции. - Ну, не сердись, - я поцеловал ее, сначала в щеку, затем левой рукой коснулся ее лица, развернул к себе и, быстро чмокнул ее в губы. - Я не сержусь, - легкая улыбка блуждала на ее лице. - Сходим сегодня в кино? - Не знаю, думаю, мать не пустит. - Пустит - я по-прежнему обнимал ее плечи, хотелось чего-то большего, хотелось потрогать ее маленькую грудь, хотелось целовать, завалить в траву, хотелось всего, но я так боялся спугнуть ее. - Так что на восемь или на шесть? - спросил я. - Ты что, на восемь, только на шесть. - Давай на шесть. - Не знаю. - Буду ждать тебя у остановки. - Я не обещаю. - А я буду ждать, - я понял, что она придет. Я наклонился к ней и снова поцеловал, она попыталась вывернуться, ну не съем я тебя, прошептал я ей и снова поцеловал, на этот раз удачно, совсем близко были ее глаза, она их полуприкрыла, я осмелел, моя левая рука была свободна, и я легонько-легонько положил ее на правую грудь девочки, она не отреагировала, неужели она не почувствовала, я чуть сжал пальцы, я ощутил ее тонкое платье и жесткую ткань лифчика, и дальше волшебную упругость ее маленькой груди, мне показалось, что я чувствую ее маленький сосок, я сделал оглаживающее движение, и был наказан, она твердо отвела мою руку, но мы все еще целовались, это было так удивительно, она удерживала мою ладонь в воздухе, я сделал движение вниз, как бы соглашаясь на свое поражение, и ее и моя ладони дружно упали на ее ногу выше колена, причем моя оказалась внизу, я ощутил край платья и, еще жарче целуя ее, двинул руку кверху, захватив легкую ткань, Ира, видимо, не сразу осознав, что происходит, двигала свою ладонь верхом на моей, и когда мы миновали половину пути от колена до того места, куда стремились мои шаловливые пальцы, я был резко остановлен. - Не надо, ты что - она явно сердилась, лицо ее было пунцовым. - Ну извини, не удержался, извини. - Ты что со всеми так? - Как? - Так. Она одернула платье и отвернулась. Я все еще обнимал ее за плечи, это, она, видимо, не считала недозволенным, в душе я ликовал, я уже целовал ее, я трогал ее грудь, ничего, что через платье, я погладил ее ноги выше колен, ничего, что не до трусиков, ведь это первое наше свидание, лишь бы она пришла, главное не наглеть, сдерживать себя, это будет моя девушка, она мне нравится, она стройная, красивая. Так я шептал про себя, потом вдруг выдавил: - Ир, ты мне нравишься. - С чего бы это. - Ты красивая, фигурка, что надо. - А ты нахальный. - Вот и будем дружить, красивая и нахальный. Она рассмеялась. - Ир, не сердись, может, ты первая, с кем я целуюсь. - В смысле, сегодня? Ой, рассмешил. - Можешь не верить, дело твое. Если бы она знала, что я говорил сущую правду, насколько крепко я был теоретически подкован на эту тему в школьном туалете, настолько я был сер в практике любовных отношений. - Я ты целовалась с кем-нибудь? Она промолчала. Я прижал ее к себе и стал искать ее губы, она уклонялась, и так в нежной борьбе я почти неосознанно стал заваливать ее на спину, я поймал ее губы, она почти не противилась, еще чуть-чуть и она бы легла, но в последнее мгновение Ира вывернулась, резко вскочила на ноги, а я остался сидеть на краю своего пиджака. - Ну, пойдем, засиделись, - она потянулась, словно кошка. - Пойдем, - виновато и тихо прошептал я. Теперь я не знал, придет ли она вечером, спрашивать же я не стал, чтоб не получить отказ, так, в неопределенности, оставалась надежда, и она, надежда, была такой сладкой.
Тетрадь Наташи
Вот и настало лето. Люблю каникулы, хотя и в школу тоже ходить интересно. Вчера встретила Игоря, он уезжает в пионерлагерь вожатым, смешной, такой, озабоченный. Он хороший парень, мне бы хотелось встречаться с ним, но он меня не замечает. Зато есть Мишка, который последнее время не дает мне проходу, и, честно сказать, я, как-то незаметно стала привыкать к свиданиям с ним, их уже было три или четыре, не помню точно, он такой настырный, я держусь, но анализируя каждую встречу, не могу быть собою довольна, я, увы, позволяю ему все больше и больше, хотя каждый раз даю себе слово, все, Наташенька, хватит, иначе достукаешься, будет, как с Лидкой, но увы, увы... Вчера он позвал меня в кино. Шестичасовый сеанс - это словно специально для влюбленных подростков, людей мало, парочки рассаживаются по углам, подальше друг от друга, в зале такая густая любовная атмосфера, что невольно ей поддаешься. Со всех сторон слышны скрипы кресел, возня, звуки поцелуев, пощечин, которыми награждают девочки своих зарвавшихся кавалеров, сопение тех, кто уже никого не замечает, вскрики с тех рядов, что расположены в самом закрытом месте, справа и слева есть места что-то вроде лоджий, туда можно попасть по особому блату, что там происходит, можно лишь догадываться, их совсем невидно, точнее, когда начинается сеанс, то видно, но уже через пять минут парочка словно исчезает, правда, к концу сеанса они снова появляются. - Куда они делись? - спросила я как-то Мишку, показав пальцев на лоджию. - Легли, - тихо ответил он. Я оторопела, краска стыда залила мое лицо, словно это я легла на пол в кинотеатре. - Не на пол, - уточнил Мишка, - Просто там кресла такие. Господи, как он догадался, что я так подумала. Полтора часа пролетают, как десять минут. Мишка вначале фильма сидит скромно, но потом закидывает руку на спинку кресла и слегка обнимает меня. Я осторожно осматриваюсь, справа от нас свободно пять кресел, слева никого до самой стены, сзади два ряда полупустые, впереди в трех рядах никого. Так мало народу не было еще никогда. Посещение кино на шесть часов с мальчиком означает для девушки, что ее закадрили, так у нас говорят, то есть наш с Мишкой поход уже многим известен, и первую очередь, Лидке. Чувствую Мишкину ладонь на правом колене, он легко поглаживает меня, и это волнительно, как будто в первый раз. Я не отталкиваю его, отталкиванием я занималась весь фильм, когда мы были здесь прошлый раз. Мы так возились, что нам сделала замечание старушка, сидевшая сзади. Пальцы Мишки двигаются вверх до подола моей юбки и останавливаются. Я, как ни в чем не бывало, смотрю на экран, Мишка смелеет, осторожно и неуверенно его ладонь скользит ко мне под юбку, я реагирую, кладу свою руку поверх его руки, но моя лежит на юбке, а его под ней. Он прекращает движение. - Смотри на экран, - шепчу я ему почти в ухо. В ответ он, воспользовавшись близостью моего лица, целует меня в губы, притягивает к себе, и я непроизвольно перестаю контролировать его лапу под юбкой, резко вздрагиваю, так как ощущаю, как его огненные пальцы ложатся поверх моих трусиков. Теперь мы целуемся то, что называется взасос, без перерыва, воздух приходится захватывать носом, но вскоре кислорода не хватает, я пробую вырваться, прервать поцелуй, но Мишка держит меня, я начинаю толкать его руками, наконец, я с трудом вырываюсь, резко отталкиваю его ладонь, я отодвигаюсь в сторону, я злюсь на него, а он молчит. Проходит довольно много времени, Мишка вновь кладет мне на плечи руку, он спокоен, я тайком рассматриваю его сбоку, я думаю, люблю ли я его, почему вот уже почти две недели прихожу к нему на свидания, почему позволяю ему некоторые вольности, меня волнуют его прикосновения, он такой сильный, но он, как это сказать, ну, грубоват, что ли, у него только одно на уме, говорим мы мало, он старается остаться со мной наедине, он нахальничает, мне трудно его сдерживать, я чуть не плачу, отталкиваю его, меня пугает его откровенный напор, я не хочу такой грубой любви, но инициатива в его руках, мне обидно, я боюсь, что не смогу его полюбить. Я чувствую, что в любовных делах он опытнее всех наших ребят, то, что с Лидкой у него была близость - это точно, но только ли с ней? Лидка ревнует, перестала здороваться. Мама моя тоже уже знает о наших встречах, но держится нейтрально, только один раз, когда я спешила на свидание, она спросила, куда я иду и с кем, с девочкой иду, в кино иду, ответила я, у девочки такое редкое имя, улыбнулась мама, какое, удивилась я, как у Лермонтова, ответила мама. Я промолчала и шмыгнула за дверь. Рука Мишки, обнимающая меня за плечи, вдруг непостижимым образом удлиняется и достает до моей груди, я не отталкиваю его, он наклоняется и целует меня, я чувствую, как он резко двигает языком, рот мой непроизвольно приоткрывается и вот его язык уже у меня во рту, такой поцелуй мне незнаком, сначала непривычно, но постепенно я вхожу во вкус и вот мы целуемся, целуемся, он двигает языком туда-сюда, боже, зачем он так делает, что это со мной, ой, я не могу, господи, хоть бы не включили внезапно свет. И, словно в ответ на мои мольбы, в зале внезапно зажигается свет. Описать, то, что происходит в зале почти невозможно, мы с Мишкой, оказываемся почти ангелами, хотя смотрим вокруг выпученными глазами, но нам необходимо лишь перевести дыхание, а вот некоторым парочкам посложнее принять благопристойный вид. Опять лучше всего тем, которые в лоджии, они так и не показываются. Я не могу отвести глаз от девочки в нашем ряду, далеко, справа, юбку она успела одернуть мгновенно, но, увы, ниже колен белеют ее скрученные трусики, надеть она их сможет, только когда снова выключат свет, а пока бедняга пытается прикрыться сумочкой, делает вид, что что-то ищет на полу, отчего привлекает к себе еще большее внимание. Парни начинают свистеть, материться, начинается сплошной бедлам. - Убью, - вдруг произносит Мишка, и встает. - Куда ты? - я не понимаю, что происходит. - Они нарочно включают свет, - он хочет выйти. Я, наконец, соображаю, в чем дело и удерживаю его за руку. - Не ходи, не надо, - Мишка, злится, но в конце концов, садится на место. Я рада своей маленькой победе над ним. Настроение все же испорчено и, когда Мишка предлагает мне уйти, я соглашаюсь. Мы выходим из кинотеатра, уже почти стемнело, не торопясь, мы идем по улице. Темно-синее небо, одуряющий запах акации, начало лета, как я люблю эту пору. Мишка берет меня за руку, сердце мое стучит тревожно, я знаю, куда мы идем.
Тетрадь Игоря
Пионерлагерь встретил нас неприветливо. Два дня, почти не переставая, лил мелкий, совсем осенний дождь. Дети, так весело шумевшие во время отъезда, теперь утихли, нахохлились, и никто не знает, как убить время и чем их, несчастных, развлечь. Мне, похоже, не совсем повезло. Меня определили вожатым к десятилеткам. В отряде 30 голов малышни. Воспитательница лет тридцати, вся увлеченная своим сыночком, который здесь же, в нашем отряде. Вожатых двое, студентка второго курса из пединститута, и я. Детвора спит в двух больших палатах, с девочками спит воспитательница, а с пацанвой студентка и я. Студентку зовут Зина, она красивая, фигуристая. Шестнадцать кроватей стоят в два ряда, палатка - это деревянный каркас, обтянутый с боков толстым брез
