рассказ: Дуэт для солиста
автор: Марек Стукус (@)
тема: группа, странности
размер: 37.02 Кб., дата: 17-05-2005 версия для печати
страницы: [Пред.] 1 2 3 4 [След.]

     Обняла за шею: ""Родненький ты мой!" А Марфа-то, Марфа не сдаётся: "Смотри, казак, пуп порвёшь, нутряная жила хряпнет!.." Ах, стерва. Ну-ка, Тонюшка, отойди. Сейчас бабушке устроим курскую дугу. Руками задницу обхватил, пошевелил пальцем в разверстой жопе, и с ходу вогнал хуй на всю его длину. Взвизгнула, всхлипнула, головой из стороны в сторону, слюна изо рта брызнула, живот заколыхался, руки подкосились. Вся в испарине. Облизывает истрескавшиеся губы. Хуй без остановки пизду полирует, а палец... а палец в жопе! Сначала медленно, только вверх-вниз, потом побыстрей, да в разные стороны. Уперся во что-то. Ага, гавнецо. Уу-у, завёлся, завёлся по-настоящему, Карпов. Подцепил  ногтем гавнецо, вытащил палец, на котором прилипли кусочки кала, и дал Марфе облизать. О, эта сладкая, тошнотная, жирная вонь! Карпову померещилось, что даже на ощупь воздух становился маслянистее. Внутренние мускулы Марфы заработали, волны по телу пошли. Палец в гавне копошится. Хуй без остановки работает. Ну что, хорошо тебе, бабуля? Проняло, видать. Ишь, как захрипела. Хоть и старается не подавать виду: "Молокосос! Поглубже давай" Ну-ну. Второй рукой сиську прихватил, чуть ли не с пола поднял. Да сжал сосок так, что зарычала аж от боли и похоти. Сопли выбились из мохнатых ноздрей, слюни потекли по подбородку. Повизгивает, подвывает. Кашляет одышливо. Ещё поднажал. В жопе уже два пальца орудуют, глину месят. Чуть не задохнулась, но половинки жопы раздвинула ещё шире. Ах, вот как? А не хотите ли, Марфа Николаевна, и третий палец в сраку получить? Ойкнула, чуть не упала, да рука, что сиську сжимала, не позволила ей это сделать. Задыхается, Марфа, но держится. Глаза потерялись в сизой дымке. Задвигала ляжками с животом, вперед-назад. А руками губы нижние растопырила. "Еби свою бабушку, мучай, мучай её!" Ах, чертовка старая! Ну, держись! Стальная, что-ли, бабка? У другой брюхо бы уже давно разорвало, утроба распалась да кишки повылетали бы. "Ой, ноженьки мои! Ой, рученьки!" Яйца беспрерывно шлёпали по залитой выделениями пизде. Антонина не на шутку разволновалась. "Мама, может, хватит? Он же тебя в клочья порвёт!" "Не боись... И не таких коней видали... Блядь... Подступает уже... Ой, хват, раздухарил... Пригож он мне, сниться теперь будет... Внучек, дорогой мой... Растревожил меня..." Антонина вздохнула, подняла на Карпова глаза, хотела улыбнуться, но губы задрожали. "Вениамин Петрович, заебёте вы её совсем. Мать ведь она мне..." "Цыц, Тонька! Иди сюда, подмогни мне, а то упаду. А упаду, так не встану больше". Послушная дочь. Под мамку подлегла, поддерживает. "Ну... глубже... еби, свет мой... так... у... у... у..." Хороша Антонина. Лежит тихонечко - тяжело ей, сердешной, да не пикнет. Эхма, не останавливаться! Резкими толчками продолжаем вбивать хуй в эту пропасть по самые яйца. Ещё раз. И ещё. "Осторожней, Вениамин Петрович. Она уже не держится на руках". Нее-ет, никаких остановок. Где там марфин сосок? Вытягиваем, вытягиваем, потом сжимаем, да изо всех сил. "Ей же больно". Тискаем, тискаем ляжки, живот, сиськи. Засовываем уже пятерню в жопу, прорываемся внутрь. От то гарно! Ну что, не развалилась ещё, квашня? "Вениамин Петрович! Довольно!" Ни хуя подобного! Тихо, Антонина Алексеевна, тихо. Лучше держи бабку крепче. "Да спущайте же!" Рано! Марфу трясёт всю. Рухнула наземь. Да внизу Антонина, поддерживает, молодец. Ай да Марфа Николаевна! Заголосила, засипела. Из последних сил, видать. "Сладко, сладко... Тонька, сладко-то как... Ай, ай... не жалей... не жалей пизду старую... кромсай, кроши, жри меня, казак лихой... Ааааа!.. Гляди, Тонька, как мамку твою ебут! Гляди, гляди!.. Ааааа!.." "Вот черти! Да мне дышать уже нечем, мама! Сил моих больше нет! Спущайте же оба, спущайте!" "А что ты как колода валяешься?! Помочь бы надо Петровичу... Ааааа!.. У него чай не десять рук!.. Ой, сладко как!.. А - а - а - х!.. Как хорошо!.. Пощупай мамку-то, потискай..." "Мама!!!" "Что «мама»?! Попридержи язык! Щупай, кому говорят!" Тяжело Антонине Марфу держать. Не до споров уже. "Воля твоя". Ну, молодец. Сначала робко так, потом посмелее, и груди гладит, вон даже толстый сморщенный сосок целует, и по ляжке рукой водит, и по низу живота. Старается. "Ерёмина курица! Тонька! Вон там пошевели... Воо-от... Да от пизды-то моей не шарахайся! И туда... и туда тоже!.. Хоро... шо... хо... рошооо-ооо!.." "Стыдно-то как, мама!" "А ты что, украла чего?! Стыдно ей! Маме приятное сделать, стыдно, что ли?.. Давай, давай... вот там... да, да... дааа-а... хорошооо-оо... Ох, как он ебёт!" Целует, целует мамашины груди. Всё, Марфа на подходе. Задышала, как в лихорадке. Закрутила головой, почти свёртывая шейные мышцы. Потекла, сука. Зашлась, зашлась, старуха, поглощённая огненной бурей. Живот напрягся, взвыла, всхлипнула. Сердце бросило в голову кровь, щекам стало жарко. Брызнула сметана во все стороны. Ярость начала резко выдыхаться, мускулы потеряли силу, веки враз отяжелели. "Ястребок мой сизый!!!"
     Пять минут спустя сидели за столом с Антониной Алексеевной. Марфу-то на кровать перенесли, была не жива - ни мертва.
     - Ну вот, Вениамин Петрович, теперь вы можете наблюдать полную картину грехопадения. Слаба женщина, ох слаба... С ужасом, поверите, вспоминаю всё, что сделала...
     - Да полно вам, Антонина Алексеевна, родная вы моя. Восхищаюсь вами. И матушке приятное сделали, и мне. О каком грехе говорите, честное слово? И не такое в жизни-то бывает, мне ли вам говорить? Так что, утолите сердце, себя не беспокойте, никакой вины за вами нет, да и быть не может.
     - А всё равно неловко... Как же это я? Мать родную? Сердце разрывается...
     - Антонина Алексеевна...
     - Всё, всё, не буду больше... А что, Вениамин Петрович, не перекусить ли нам чего по малости?
     - По мне, пожалуй...
     - Вот пирожки - с лучком, мачком... Селяночка из почек. Кушайте, кушайте. Настоечки налить?
     - Можно... Только... опять ведь ебаться вздумаю...
     - Ну и замечательно. Худого в том ничего не предвидится. Я-то никуда уходить не собираюсь... Ах, как неловко с матушкой-то вышло, срам один... Ну да ладно... Кушайте, кушайте.
     Вскинул палючими очами на дрожащую от любовной истомы Антонину. И она взглянула. Ой леса, лесочки, хмелевые ночки!
     - Повернись ко мне! Платье наверх, да трусы спусти.
     - Ох, Веничка, да для тебя, всё, что угодно.
     За подол берется, наверх его поднимает. Берётся за резинку трусов, снимает их медленно. Чулки рублёвые, без пояса с резинками. Ноги полные, с нитями вен. Жопа толстая, аппетитная. Толстые складки половых губ, пока ещё плотно прижатые друг к другу, и внушительный плотно сжатый коричневый кружок ануса повыше. И всё это покрыто белесыми, хаотично растущими волосами. Большой, вялый живот свесился до манды. Чуть пёрнула, издав слабый вздох. Лёгкое поглаживание жопы, потом в щель, где уже влажно.
     - Ноги шире! Да нагнись немного.
     Жопа двигается под рукой, вправо-влево, вправо-влево. Пиздой тесно прижалась к руке, пальцы уходят глубоко внутрь.
     - Повернись!
     Стоит с поднятым подолом, трусы ниже колен, максимально растянуты разведёнными ногами. Встал, подошёл вплотную, положил руку на на прикрытую лифчиком грудь. Другую ладонь протиснул между ног и прижал к пизде. Зажала рукой рот, чтобы не закричать во весь голос.
     - Иди, поссы на мать!
     - Чтоо-о?!
     - Ебаться хочешь?
     - Хочу, конечно, хочу. Но... Веничка!.. Что ты?! Что ты?!
     - Иди, говорю, ссы на мать!
     - Нет!!! Никогда! Эк что вздумал! Придёт же такое в голову!.. Нет, нет, это дурной сон!..
     Ровно встрепенулась. Аж ножкой топнула. Пятнистый румянец побежал по её мглистым щекам... Ах, так? Натянул брюки, сел за стол. "Присаживайтесь, Антонина Алексеевна... Завтра на рыбалку пойду, карась-то водится тут ещё?.. А повезло мне с погодой. Нет, определённо повезло. Какая благодать..." "Веничка..." "Знаете, Антонина Алексеевна, я ведь рыбак со стажем. Помнится, был случай один со мной в Тверской области... Года так три... да, года три уж прошло... Так вот..." "Ооо-ой, мука ты нежданная... Веничка, яблочко наливчатое моё! Ну хочешь, хочешь вот хуй твой пососу? Давай, а? Хочешь сам меня обоссы, да хоть обосри, но с мамой... с мамой, Веничка, пойми ты меня, родненький... ну не могу я так... Лопни глаза - не могу!" "Да, так на чём я остановился? А! Закидываю удочку, и вдруг..." "Ласточка ты моя! Подожди, подожди... Да не разрывай ты мне сердце!.. не сокрушай в горькой печали моей... Хорошо, хорошо... Сейчас... Дай-ка наливочки..." Пьёт жадно, одним махом. "Ещё!" Ещё - так ещё. Пей. "Друг ты мой сердешный, Веничка... Сжалья... Нельзя ж на мать-то... Сам посуди... Грех ведь, грех ведь какой! Ой, какой грех!.." Колеблется. Сейчас дожмём. Давай ещё стаканчик. Вот. Глаза шальные. Язык заплетается. "Тоня, да мать-то без чувств вон валяется, и не почует ничего. Да и мне приятное сделаешь. И ничего страшного, подумаешь... Предрассудки какие-то. А что такого, ягодка моя? Не срать же на неё будешь, да этого бы я и сам тебе не позволил - на мать-то срать! А поссать-то - оно даже полезно, или не слышала? Да сейчас во всём мире мочой лечатся! Только польза одна!" Слушает. Никак решиться не может. "Ой, голова кругом... Веничка... Да как же я ссать на неё буду? - /ик!/ - присесть, что ли, над ней? Стоя? Или как?.. А может, Веничка, ластонька моя... может, не надо, а?" "А на хера я тебя уговариваю, Тоня? Делать мне, что-ли, больше нечего? Не хочешь ссать - не надо. Можно подумать, тебя тут кто-то принуждает... Ёбаный в рот, вас баб слушать - только время терять!" "Не серчай, Веничка. Поссу, поссу - /ик/. Дай только закурить..." Кури. Затянулась, и пошла кашлять, аж сопля вылетела. Затушила. "Тоня, только ссы на мамкину манду, ясно? Потом языком всё слижешь". "Веничка, Веничка! Почто мучаешь меня так? - /ик/ - Ну почто? Да я вовек не забуду, в огне мне сгореть - не забуду, как в мамину пизду лазала, а ты! а ты!.." "Так она ж тебя сама просила!" "Ну и что?! Пьяная она, распалившаяся, и всё равно - /ик!/ - не оправдывает же это меня-то! Да я готова насрать сейчас, да гавно это сожрать, но на маму ссать, а потом пизду лизать - да ни в жизнь, уж прости меня, Веничка!" "Ну ладно, на сиськи ей нассы. На сиськи-то можно?" "На сиськи? - /ик!/ - на сиськи? А облизывать не надо? Ну, скажи, Веничка, что не надо, а? Ну не надо ведь, правда?" "Если насрёшь, то не надо.

страницы: [Пред.] 1 2 3 4 [След.]